Набрели на полузаброшенное село. Показалось, всего в один дом. | Черный вторник

Набрели на полузаброшенное село. Показалось, всего в один дом. Потом, в зарослях - ещё один. Ещё и ещё. Не разрушенных домов - штук пять, да и в тех, непонятно, есть ли жизнь. Где-то растут луковицы на окнах. Где-то протоптана тропинка по рыхлому мартовскому снегу. Но время здесь остановилось: крыши покрыты листовым железом, окошки маленькие, с наличниками, деревянные ворота, нестройные ряды палисадников. Пустой фельдшерский пункт, где внутри еще стоят советские склянки и шприцы, на плакатах - "РСФСР". В центре деревни - памятник, погибшим в войну. Митрофан, Тит, Трифон - больше сотни имен. Рядом покосившееся бревенчатое здание, только дереву, которое в нем проросло - лет тридцать.

- Надо же, какая маленькая деревня, а больше ста человек отсюда погибло на войне.
- Да..интересно, что за здание?
- Магазин, наверное, был.
- Или контора.

Мы уже давно заметили, что в одной из калиток стоит дед: то выглянет - то спрячется, постоит-постоит - и заходит обратно. А потом снова выглядывает. Ну, ничего удивительного: в глухих деревнях всегда с подозрением следят за праздно шатающимися чужаками. Но дед, одетый в широкую куртку и бурки, казалось, не просто следил за нами, а хотел заговорить. Мы решили начать первыми:

- Большая деревня тут была?
- Большая! Больше ста домов было в 68-м.
- А что за здание возле памятника?
- Клуб был.
- Много народа отсюда в войну погибло.
- Много...и из соседней, Беловодки, тоже много.

Не зная, что ещё спросить, мы повернули обратно. Дед шагнул следом:
- Вы... можете мне помочь?
Моя рука уже нащупала в кармане бумажку - как тут не помочь. Хоть на водку - всё равно. Может, мы первые, кто заехал сюда за много месяцев. Как вообще живут тут люди, где они берут еду, кто их проведывает, кто знает, что они еще живы?

- Тут бабка...с кровати упала. А я поднять не могу, - запинаясь, сказал дед. - У неё никого нет, одна осталась. Я смотреть хожу. Она болеет.
- Чем болеет? - отец зашел вслед за дедом в калитку. - Температура есть?
- Да нет, она давно болеет. Не ходит.

Мы остались ждать снаружи, молча ковыряя снег.
- Надо же, сто домов. И почти ничего не осталось.

Отец вернулся через несколько минут, вымыл руки мокрой снежной кашей. Улыбнулся:
- Ну, работа, как обычно - меня и в лесу найдет.
- Что там?
- Да, что...за такими, конечно, уход нужен. Не здесь ей надо быть. Старая очень.
- И в здравом уме?
- А, не понятно.

Мы молча шли по раскисшей дороге,  по прошлогодней траве, по которой, кажется, ни разу не проезжали машины. По той же траве, по которой сто человек ушли на войну и не вернулись.

- Представьте, как красиво тут было. Река, клёны. Клуб.
- Ага. Люди влюблясь, гуляли, знакомились. А теперь - вот как.
- Да, тяжело вот так доживать. В стенах, которые всё видели, всё помнят. Особенно, когда ум ещё живой, а тело уже не слушается. 
- И ведь ничего не поправишь.
- Помню, когда деревни были живыми - и школы там были, и библиотеки, даже роддома...Вроде, ещё так недавно. 

Мы уже прошли вросшие в землю домики, бани, колодцы. Впереди зеленел сосновый лес, живой, дышащий влагой, умытый снегом.

- Знаете, о чем я думаю. А кто потом за этим дедом присмотрит?