Июль почти уперся в середину. Я совсем потеряла власть над вре | Лит. кондитерская

Июль почти уперся в середину. Я совсем потеряла власть над временем. Раньше его было много. Оно окружало меня, раздавалось, как небо — безграничное, неоглядное. В котором, если не зацепишься глазом за лопасть ветряка или птицу, можно захлебнуться.

Теперь время — коробок спичек. Карманный предмет, не более. Оглядываясь на календарь, я ощупываю этот коробок. И еще я всегда слышу, как погремушечно-мягко он гремит. Почти усыпляюще. Там еще много спичек, много дней, но я ношу его в своем кармане и больше не боюсь захлебнуться, если вовремя не ухвачусь за координату в бесконечности.

Я хотела отыскать одно фото моего отца. Помню, что оно сохранилось в старой жежешке, которая давно заколочена досками. (Такая у меня, двадцатилетней, была протолиткондитерская.) Зашла туда, в эту залитую лаком и обвязанную лентами почти уже музейную комнату, нашла то фото и еще множество монологов отца, которые я записывала за ним. Сейчас, спустя два года после его смерти, я как-то покорно, почти обреченно радуюсь, что делала эти записи. Обреченно — потому что их больно читать. Радуюсь, потому что нахожу там то, что было моим отцом и что стало в итоге мной. В этом смысле он перекинул себя через собственную смерть.

Он втайне гордился, зная, что в моем блоге есть тег «батя», хотя шутил, что записывают только за великими философами.

Мой отец не был философом, не был великим, но иногда вставал недвижно, как рыбка в аквариуме, и выдавал такую фразу, что я тотчас мысленно делала ее оттиск и потом отливала в тексте.

Он не был философом, мой отец, и не был великим, но он был моим отцом. И у него тоже сначала было небо, скукожившееся потом в коробок. Только вот спички он быстро растратил.

— Мне тоже не всегда нравилось, когда взрослые внушения делали, но я старался прислушиваться. Вот, помню, только работать начал, в цехе уселся жопой на верстак, сижу, ногами болтаю. Подходит работяга лет сорока, говорит, нельзя на верстаке сидеть, это рабочее место, святое.

И я понял, что это святое! И больше жопой на верстак не садился!