Мой родной брат покончил с собой, когда мне было тринадцать. Р | Лит. кондитерская
Мой родной брат покончил с собой, когда мне было тринадцать. Разница в возрасте у нас почти семь лет, и поэтому мы не успели стать друзьями. Я мало о нем знала, кроме того, что было на виду: учёба в меде, нестандартное мышление и замечательное чувство юмора. Уже после его смерти кое-что о личной жизни Мишки мне рассказывали его товарищи.
Один из них связался со мной много позже, когда я, окончив журфак, собиралась переезжать в Сочи. Представился приятелем моего брата. Поделился довольно скудными воспоминаниями о нем. Тогда я ничего не смыслила в психологии, но ощущала, что общение с этим типом меня напрягает. Однако желание узнать о брате пересиливало, и я даже согласилась встретиться с этим парнем.
Мы пересеклись на вокзале города, где он жил. Я была там проездом. О чем говорили, не помню. Не могу припомнить и его внешности. Даже имя – туманно. Точно знаю лишь то, что после этого короткого свидания он стушевался и перестал писать, а я вскоре о нем позабыла. И вот спустя десять лет приходит легковесное «привет» от безымянного контакта с безликой картинкой. Я почти никогда не отвечаю на такие сообщения, но тут решила поздороваться. Имярек, не называя себя, рассказывает о встрече на вокзале с подробностями, о которых я даже не помню. Спрашиваю, почему он пропал. Отвечает, что не нашел между нами общего. И задает мне тот же вопрос, но с какой-то уродливой иронией, через которую проступает сильная обида. Я говорю, что тема брата исчерпана, а больше мне ничего от него не было нужно. Это тип выдает желчное сообщение и умолкает, так и не напомнив, несмотря на мою просьбу, свое имя.
И, понимаете, во время очень короткой переписки с этим гражданином я ощущаю те же чувства, что десять лет назад: тревогу и жалость. Тревогу из-за несоответствия слов и реального посыла. Поясню: он пишет, что хочет общаться, но тут же выдает ядовитые, отвергающие фразы, очевидно, из ужаса быть отвергнутым первым. А жалость потому, что сидит на том конце сорокалетний одинокий мужик, десять лет державший меня в голове, но вместо того, чтобы признать свой интерес, с ходу харкается слюнявыми бумажками из трубочки, как школьник.
Есть глубоко травмированные люди, которые в окружающую среду беспрестанно транслируют свои проблемы. С виду они могут быть крепкими нытиками, но очень часто ровно наоборот: улыбаются и постоянно повторяют, как у них всё удачно. От первых подташнивает, но не качает. А от вторых как раз штормит. Ровно из-за несоответствия вербального и невербального.
Травматический фон очень заразен, поэтому теперь, живя в осознанке, я стараюсь остерегаться токсичных людей. И даже грубо посылать, если понадобится. В таких случаях быть плохой – очень приятно.
