2018-11-21 17:17:27
У меня вышла новая книга — "Восстание", документальный роман.
Закончился эксперимент в два года длиной. Прочитав километры разных исследований, я проехал и прошёл километры в буквальном смысле слова, чтобы восстановить, собрать по грамму жизнь чужого человека, перевоплотиться в него и от его лица рассказывать о случившихся когда-то событиях.
Это обычная практика для писателя и гордиться тут нечем, но по ходу работы вместо обещанных хроник Норильского восстания в ГУЛАГе у меня стал вырисовываться другой роман — история одного из идеологов этого восстания Сергея Соловьёва (1916-2009). Получилась книга о катастрофе одной семьи, пределах свободы, механизмах расчеловечивания, небанальности зла и русском взгляде на точки экстремума европейского ХХ века.
В семейных сагах обычно фигурируют роды философов, врачей, военачальников, поэтов, экс-дворян в семнадцатом колене — в общем, кого-то special; над этим замечательно посмеялся Сорокин в "Манараге". Соловьёв же был выходцем из крестьян, и только его отец шагнул вверх по социальной лестнице, выучившись на управляющего конезаводом.
В "Восстании" сложились рифмы с историей моей собственной семьи. Соловьёв — такой же, как мой дед Григорий, топограф со Смоленщины, так же уходит на войну, невзирая на квоту, и переживает встречи со смертью. Его семья была раскулачена, подобно семье моего прадеда Василия.
Кроме того, открыв оставшийся от Соловьёва сонник, который он вёл в тюрьме и смешивал сон с явью, я окончательно убедился, что сны как материал меня не отпускают. Я всегда их сторонился (это слишком легкий хлеб для автора), но меня к ним как бы выводило, моя первая повесть, опубликованная в TextOnly, называлась "Острова и сны" — действие там происходило на том же Рдейском болоте, где, как выяснилось, воевал Соловьёв.
Я взялся за эту тему, потому что меня ужасно волнует отсутствие памяти и недостаточность знания о жертвах — прямых и косвенных — советского режима. Главный герой сталкивается с ними — участниками крестьянских восстаний, депортированными, военнопленными, displaced persons, остарбайтерами. Они не увековечены, забыты, на их месте зияет дыра, откуда дует какой-то потусторонний ветер.
Сдвинуть глыбу невнимания к памяти может искусство. В Германии волны переосмысления прошлого поднимались после фильмов — американского сериала "Холокост" и, спустя двадцать с лишним лет, немецкого "Наши матери, наши отцы". В Японии Ёсиэ Хотта написал "Одиночество площади" и ещё несколько книг обо всей сложности событий вокруг Второй мировой, и Миядзаки взял его сюжеты для своих фильмов. В Испании новое поколение начало разговор о сущности режима генерала Франко после выхода "Солдат Саламина" Хавьера Серкаса и их экранизации Давидом Трауэбой. В Венгрии романы Петера Эстерхази о его отце, оказавшемся осведомителем спецслужб, вызвали общенациональную дискуссию.
"Восстание" уехало в типографию совсем недавно, и вряд ли успеет попасть в обзоры вроде "Самые важные книги на ярмарке Non Fiction". Поэтому сообщаю отдельно: с 28 ноября по 2 декабря на Non Fiction можно найти бумажную версию "Восстания" — на стенде "Нового издательства". Потом книга появится в обычных магазинах, а электронная версия доступна уже сейчас на "Букмейте" (https://bookmate.com/books/MjoIGL4o) и "Литресе" (https://www.litres.ru/nikolay-kononov-2/vosstanie-dokumentalnyy-roman/).
Читайте, бейте, топчите и делитесь этим постом.
2.3K viewsedited 14:17