Моя мама, сто пятьдесят два сантиметра безжалостной бытовой от | Приговорчики в строю

Моя мама, сто пятьдесят два сантиметра безжалостной бытовой отваги и неистового авантюризма, была очень неуверенна в себе.

Она лазила по пожарной лестнице в метель, чтобы посмотреть на меня, лежащего на пятом этаже инфекционного отделения. Она дралась с милицией, выволакивая меня из участка. Она учила меня плавать, не умея плавать. Нас спасли.

Ногой выбила стеклянную дверь соседей ( что-то они мешали мне спать). Шрамы на ноге помню, осколков стекла боюсь до сих пор.

Что ещё? Катала меня в пять лет на асфальтовом катке. Я ныл, что хочу рулить сам. Но маме хотелось рулить самой. Дала дергать рычаг. Ну я и дергал его в ярости! Так и катились перед Дворцом спорта. Смеющаяся красавица и зловещий карлик, с воем дёргающий рычаг.

Ходила в мою школу исключительно для того, чтобы потом гоняться за мной по лабиринту бакинских улиц. Я бегаю неплохо, кстати. Закинув рога за спину, я несся по бульварам, спасая свою беспутную жизнь. А мама пантерой мелькала за деревьями.



При этом мама была постоянно в себе неуверенна. Переживала и боялась неудачи. Ей были дороги чужие слова. На стене кабинета в рамке хранила телеграмму профессора Файнгартена. Первый отзыв на её химическую статью. На приклеенной полосочке было набито смазанными буквами «возразить нечего». Моих портретов в кабинете не хранила, кстати. Мне, мама, на это возразить нечего.

Надо чаще ездить к тебе. Но у тебя там, на кладбище, целый муравейник у памятника. А обижать муравьев ты мне запретила. А им кидаться на меня - нет, не запретила. А они здоровенные такие. Друзья-то твои.