Невесёлая песня: вчера имели место аж две годовщины смерти гер | Постмузыка
Невесёлая песня: вчера имели место аж две годовщины смерти героев мрачных и в русскую меру готичных. Про Цоя и так все говорят, а вот пятнадцатилетие ухода из жизни Максима Котомцева вряд ли шумный повод.
«Хуго-Уго» (с Котомцевым и без) — типичная постсоветская inner-emigrant группа со всеми предсказуемыми расколами и огрехами, однако ж путь её к сердцу зрителя лежал не через костерища диггерства на archive.org, где вся дискография годами бесшумно покоилась, но через скучную верификацию на стриминговых полочках. Без этого будничного акта инициации ничего бы не было; если плакат (читай: плейлист) не предлагает тебе съездить в богом забытый город Тольятти, то зачем вообще добровольно ездить? Так и возникает пространство, в котором необходимый капитализм и навязываемое импортозамещение смыкаются в томный капкан: если вы любите это (закосы под город Манчестер в облачную погоду), то и это (саундтрек к родимым радиоактивным осадкам) вам должно понравиться.
От термина же «постсоветский» в 22-м году заслуженно триггерит и колотит, но здесь тот случай, когда деваться некуда: эта музыка реально вытряхнута из безнадёжно замызганного дедушкиного ковра и попросту не мыслится без ритуального акта вдыхания дыма отечества. Отечества, в котором родные — лишь так называемые, а в приёмных отцах ходят Сид Барретт да жанр тви-поп. По разбросу можно понять, что с семейным положением всё сложно; этой сложности и добавил Котомцев, присоединившись к составу и сменив его коллективное на своё бессознательное.
Мои любимые песни «Хуго-Уго» — разумеется, самые первые, с голосом Аллы Сорокиной. Похожая история у меня и с группой The Magnetic Fields — пока Мерритт не взялся петь сам, у той же, по сути, музыки (хрупкость без надрыва) было иное свойство; там, правда, и автор у всего был один — а с приходом Котомцева пришло незнакомое ощущение вечной ломки. Человеку плохо, человека (как складно функционирующей единицы) нет, есть лишь голос без особенных свойств. До твоей стороны всего один шаг — шепчет голос одному ему ведомому богу, но лжёт самому себе. А вот то, что ему страшно — нет, не лжёт, и это часто единственное верное в той словесной и практической ерунде, с помощью которой в этих широтах беспомощно пытается загородиться от мира мужчина средних (и не только) лет.
Котомцев удачно разыгрывает этот вечный дурной зазор между внутренним мраком, пиздежом и покаяньем, сказал бы я ещё полгода назад. А сейчас просто говорю: он был из тех, что приходят в ниоткуда и уходят в никуда, от магнитофона на кухне к выступлению на пеньке, чей ton of voice удачно подходит под настройку таргетированной постпунк-рекламы. Да только охваты сами по себе не сулят просмотров, а хуго — никак не босс, но всего лишь уго, беспомощно взирающий на очередной по счёту конец мироздания в самом себе.
