Амия Сринивасян Чего мы ждем от феминистской теории? Часть 3 | PhilosophyToday

Амия Сринивасян

Чего мы ждем от феминистской теории? Часть 3

Есть ли что-то, присущее аналитической философии, что сделало ее основным вектором трансфобии в Великобритании? Другими словами, случайно ли то, что трансфобная феминистская философия, возникающая в Великобритании, является аналитической? А как насчет британскости этого? Например, Алеша Тюдор говорит о «ТЕРФизме» как о «развлечении белых», но не могли бы вы прокомментировать специфически британский контекст, в котором мы сейчас находимся, и форму академической трансфобии, которая представляет себя как «здравый смысл» и «распространенное мнение»?

Это серьезный вопрос, на который у меня нет удовлетворительного ответа. Начнем с одного очевидного момента: аналитическая философия — это дисциплина, которая по преимуществу ставит все под сомнение. Итак, если какая-либо дисциплина собирается поднять политически спорный (или даже культурно урегулированный) вопрос для явно нейтрального исследования — допустимы ли пытки? Следует ли усыплять младенцев-инвалидов? Нужно ли уничтожать диких хищников? Трансгендерные женщины действительно женщины? – это будет аналитическая философия. Это не означает, что представление аналитической философии о самом себе как дисциплине, ставящей все под сомнение, абсолютно точно. Некоторые вопросы выходят за рамки даже философов-аналитиков: я полагаю, что философ-моралист, выдвигающий аргументы в пользу рабства как движимого имущества, получит некоторое сопротивление. (Хотя, возможно, подобная публикация в Journal of Controversial Ideas будет приветствоваться, два редактора которого выступали, среди прочего, за допустимость пыток, детоубийство младенцев-инвалидов и уничтожения диких хищников.) Со своей стороны, я твердый защитник академической свободы — не путать со свободой слова (об этом я писала вместе с Робертом Марком Симпсоном) — и беспокоюсь о тенденции некоторых левых, особенно левых студентов, требовать от властей, особенно администрации университетов, регулировать свободу слова и наказывать за высказывания. В то же время я думаю, что есть что-то опасное — я хочу сказать, скорее нездоровое — в дисциплине, которая вновь и вновь оказывается обращенной к подобным проблемам и к подобным методам.

Возьмем, к примеру, рассуждения Питера Сингера о людях с когнитивными нарушениями. Зачем сравнивать права таких людей на уважительное отношение — права, в лучшем случае, негарантированные и вряд ли общепризнанные — в аргументах за улучшение обращения с (определенными) нечеловеческими животными? Мне трудно не думать, что есть нечто большее, чем просто забота о животных, мотивирующая подобные аргументы, и это впечатление усиливается, когда я вижу неоднократное использование ругательства «отсталый» в литературе и нежелание признавать свидетельства людей с ограниченными возможностями о своей жизни (особенно о том, что она «стоит того, чтобы жить») всерьез. Является ли это просто нейтральным исследованием интересного с философской точки зрения вопроса?

Я думаю, что аналогичный вопрос можно задать и в отношении других интервенций в рамках аналитической моральной и политической философии, в том числе в отношении транс-инклюзии. Кэтлин Сток, например, очень старается изображать из себя разумного, рассудительного философа, тщательно пробираясь сквозь аргументы и следуя за ними туда, куда они ее ведут. Но любой, кто наблюдал за ней в социальных сетях на протяжении многих лет, знает, что она также весьма язвительна, у нее определенно популистский настрой, она получает явное удовольствие от того, что раздражает людей, и к тому же ей не достает как интеллектуальной снисходительности, так и строгости. Именно эти привычки мыслить и общаться — привычки, которые Сток очень хорошо подавляет, когда ей нужно, как, например, в ее необычайно эффектном выступлении на BBC Woman’s Hour после того, как она ушла из Сассекса, — раздражают многих ее критиков в области философии.

(дальше тут)