Иногда мне кажется, что я больше не люблю, и это «кажется» взъ | идеальный розарий

Иногда мне кажется, что я больше не люблю, и это «кажется» взъерошивает мне мою хищную шёрстку, гладит против течения по акульей коже, царапает мою мягкую девичью ладонь.

В моей фотоплёнке — сотни отжитого, тысячи пережитого. И каждый день наслаивается на предыдущий прошедший день: новым переживанием, новой встречей, новыми по цвету слезами и непривычным по силе громкости смехом.
Если кажется мне, что я разлюбила — я тогда эти кипы архивные поднимаю, и листаю наверх, наверх, наверх свою фотоплёнку; вижу, как мелькают передо мной забытые буквально за часы места и забытые за дни лица. Миллилитры и литры выпитого алкоголя. Секунды неописуемого восторга. Миллисекунды описуемого чувства пропажи себя внутри самой же себя.

Цвета мелькают, фотографии слипаются в одно полотно, и я долистываю куда-то туда, куда я хотела.

Это — апрель, и тот, о ком я пишу, он лежит и спит, он совсем безобидный, хотя обычно — страшный. Злой.
Это — апрель, и мы вместе едим, сидя на полу, наш горячий борщ, хотя нет у нас даже ложек.
Вот — апрель, и в апреле мы, обнимаясь, смотрим какой-то забавный фильм.
Это — март, а моя печаль и моя же радость катается с снежной горки и радуется, как ребёнок.
Здесь — тогда ещё в марте — мы гуляем в лесу, в капюшоне обычно сердитый он похож на простого усталого человека; и я перестаю его бояться.
Это — февраль, я сижу в феврале у него на кухне.

Обнаружив, что всё ещё что-то во мне оживает, когда я гляжу на него, я смиренно в себе заключаю, что жить без него — нормально; только жизнь без него — другая, я сознательно выбрала не её. Что слепое безумное обожание у меня с годами сменилось на понимание. Что бездумное вожделение стало разумным и трезвым спокойным взором. Что тревога сменилась на просто принятие.

Что я всё люблю, но уже без истерик.
Странно, что мы так встретились.
Странно, что мы остались.