Баланс нового и узнаваемого в литературе Что такое «новое» пр | Перепишите!
Баланс нового и узнаваемого в литературе
Что такое «новое» применительно к книге? Это то, что удивляет читателя. Сильно или несильно, приятно или неприятно. А «узнаваемое», соответственно, не удивляет. Встречая такое, читатель говорит: «О’кей», — и идёт дальше.
Можно подумать, что узнаваемое — это какой-то картон, песок, рамплиссаж, а новое — самое то, ради чего люди и читают. Можно подумать, что нового должно быть больше. Нет, это не так.
Даже самая новаторская, самая экспериментальная книга, непонятная ни для кого, кроме горстки литературоведов, большей частью состоит из узнаваемого. Я бы сказал, что на девяносто девять процентов, но это слишком нечёткая область, чтобы использовать точные цифры. На девяносто девять условных литературоведческих процентов, вот.
И один процент — это новое. Или полпроцента. Или одна десятая процента. Во многих книгах, кстати, и вовсе ноль — и это не плохо. Просто авторы рекомбинируют по-разному уже знакомые читателям элементы, и читатели им за это благодарны. За возможность вернуться к чему-то любимому, привычному, безопасному. В жёстком жанре детектива, например, сложно придумать что-то по-настоящему оригинальное, все возможности давно исчерпаны. Да и не надо нам оригинального в детективах.
Мы, люди, по своей природе ужасные консерваторы. И чем старше мы становимся, тем больше цепляемся за привычные вещи. За привычные формы, сюжеты, типажи. Имена, идеи, слова, образы, эмоции. Вообще принятие нового — по-настоящему, шокирующе, катарсически нового — непростое испытание; для этого нужно иметь под ногами твёрдую опору из знакомых, надёжных вещей. И незнакомая информация лучше воспринимается, будучи подана в контексте, в котором мы хорошо ориентируемся. Это, кстати, главный принцип научения.
Следующий вопрос: в чём автор может позволить себе экспериментировать? Читатель какие-то вещи просто узнаёт, когда встречает, каким-то радуется как старым друзьям, каких-то ожидает с нетерпением, а от каких-то и вовсе неспособен отказаться — собственно, ради них он и купил книгу. И автор должен ясно понимать, что для его читателя неважно, а что неприкосновенно. Этот момент я проиллюстрирую.
Вот, например, есть жанр традиционного фэнтези с эльфами, гномами и прочими рыцарями. В нём можно свободно менять антураж, географию (и вообще систему мироустройства), вводить неведомые силы, создавать новые народы и живые существа... Читатель поймёт и даже скажет спасибо. А можем ли мы перенести место действия из условного европейского средневековья, скажем, в условную античность или в не менее условную Викторианскую эпоху? Часть читателей начинает морщиться, но вообще такая литература тоже есть. А если в Советский Союз времён Леонида Ильича Брежнева? Эльфы и плановая экономика, каково? Тут мы потеряем не меньше половины аудитории, потому что фэнтези ведь — это что-то вроде сказки, а какая сказка в брежневском СССР? Не сказка, а сплошной соцреализм.
А вот пример совсем непозволительного с точки зрения любителей фэнтезийного жанра: негероический герой в неприключенческом сюжете. Просто крестьянин или просто кабатчик. Просто делает свою работу. Ну или вот хотя бы просто бурлак. Из главы в главу таскает баржу по Великой Реке Ырык-Урук. Скукотища, а не фэнтези. А будь оно написано в другом жанре для другой аудитории — и уже вполне себе в духе Чингиза Айтматова. Я б почитал.
Резюмирую: что делать со всей этой информацией? Первым делом — осознать. Затем приложить к тому жанру, в котором вы пишете, к вашей аудитории. Понять, что стоит за каждым её «прикольненько», «хочу» и «требую». Мысленно обозначить для себя, где есть пространство для творческого эксперимента, для новизны. А дальше — писать. Писать так, чтобы ваши читатели получили и ожидаемое, и что-то сверх того, но ни в коем случае не вместо.
#аудитория #жанровая_проза
