Про расправу над Мариной Литвинович и окончательный распад инс | PC
Про расправу над Мариной Литвинович и окончательный распад института общественного контроля над тюрьмами
В 2008 году в России появились общественные наблюдательные комиссии. Доступ в колонии и изоляторы у общественников был и раньше. Члены общественных советов или по индивидуальным договоренностям — в основном для разной социальной работы — за решетку ходили.
Первый раз в колонию я заходил лет 20 назад. Всегда ключевым условием со стороны системы было правило: «Что увидел и узнал внутри, остается внутри». Как только кто-то выносил информацию за пределы, того тюремное ведомство признавало нежелательным и под разными предлогами запрещало доступ.
Создание системы ОНК сильно поменяло ситуацию одновременно в десятках регионов. Да, остались такие, как Мордовия или Карелия, где большие кусты учреждений, удаленные от столичных городов, с давними традициями подавления спецконтингента. Но это внезапно стало исключением.
Два условия обеспечивали жизнеспособность ОНК:
— работа там не просто не оплачивается, а законом прямо запрещено получать за нее вознаграждение. Этот критерий отсекал любителей поживиться за бюджетный счет;
— в ОНК нет начальства, любые два члена комиссии могут зайти в любое закрытое учреждение, предварительно уведомив руководство по телефону/факсу.
Первый призыв в ОНК состоял в основном из правозащитников, которые много лет работали с осужденными. Пермь, Казань, Москва, Петербург, Йошкар-Ола, Красноярск, Ростов, Сыктывкар — здесь и много где еще в 2008-2012 годах ОНК возглавляли представители правозащитных организаций.
Тюремная система корчилась, страдала, но адаптировалась. Полковники кулуарно говорили, что «ваше присутствие снижает напряженность среди спецконтингента». Стали решаться многие вопросы — с нехваткой медперсонала, с ремонтом, с обеспечением лекарствами.
«Пыточные зоны» стали локализироваться в отдельных, как правило, труднодоступных учреждениях некоторых регионов. В основной массе колоний прозрачность обеспечивала цивилизованность.
Но параллельно ФСИН сгруппировалась и начала целенаправленно выдавливать траблмейкеров из комиссий. Всё сложнее становилось найти НКО, от которой можно было выдвинуться. Общественная палата РФ стала отдавать предпочтения кандидатам с рекомендацией местных общественных палат (законом не предусмотрено). ФСИН стала кулуарно представлять свои списки кандидатов на согласование. С 2012 каждые два года процесс утверждения новых членов ОНК сопровождается скандалами.
Комиссии в регионах стали принимать регламенты, затрудняющие работу. МВД и ФСИН стали требовать заблаговременных согласований посещений.
Предложения СПЧ (в его правозащитную бытность) упразднить монополию ОП РФ на формирование ОНК, распределив полномочия по утверждению кандидатов по 1/3 между ОП РФ, Уполномоченным по правам человека в РФ и СПЧ, было проигнорировано. ФСИН при директоре Корниенко после очередного тюремного скандала вообще заявила о запрете членам СПЧ посещать колонии и СИЗО.
И — наконец — был запущен механизм отзыва мандата. Именно то, что сейчас происходит с Мариной Литвинович — она самый яркий сегодня представитель ОНК — вымирающего вида активного (сотни посещений), публичного, бескорыстного и безапелляционного члена комиссии. Именно ради таких людей институт задумывался и создавался.
Марине безусловная поддержка, а молчаливому агрессивно-послушному большинству, в советском стиле учиняющему расправу над нелояльным общественным деятелем — однозначное осуждение.
