От полнометражного дебюта Ладо Кватании «Казнь» было достато | pavle
От полнометражного дебюта Ладо Кватании «Казнь» было достаточно много серьезных и больших ожиданий. Ладо уже успел зарекомендовать себя как классного клипмейкера со своим визуальным почерком, своими темами и стилем – «Казнь» как бы латентно воспринималась, как своеобразное манифестирование своих намерений; как долгожданное оформление Кватании в «серьезного» режиссера, которому стало тесно в крошечной будке клипмейкинга. Да, пресыщенные подтекстами, аллюзиями и классными визуальными решениями клипы – это хорошо, но давай уже скажи что-нибудь в «настоящем» и «серьезном» формате. Собственно, Ладо Кватания и сказал, сняв тяжеловесное, по-хорошему душное кино, которое – о судьба-шалава – идеально попадает в тайминг геополитического кровавого ужаса, продиктованного конформизмом и соглашательством.
История о постепенном разложении майора советской милиции, который на протяжении длительного (10 лет) расследования зверств серийного убийцы медленно, но верно валится в выгребную яму конформизма и незримого, «серого» зла – примерно то, что, наверное, стоило ждать от Ладо Кватании. Человек, который снял «Иуду» Хаски, который сделал Фату Моргану, и мой любимый «Без названия» для МЧТ, из раза в раз рассуждавший о внутряке человеческой гнили, думаю, именно так и должен был начать карьеру на большом экране. И, получив, наконец возможность для большого, обстоятельного высказывания, Ладо принялся с энтузиазмом поехавшего лет пятнадцать тому назад патологоанатома ковыряться в трупе бедолаги-майора, попутная сбивчиво (намеренно или нет?) рассказывая о том, как же этот высокопоставленный и «большой» человек очутился абсолютно голый на металлическом столе смрадного морга.
В целом, «Казнь» можно запросто, орудуя гибким как-бы-военным-законодательством, пустить под статью об осквернении чего-то-невероятно-важного, и при этом не казаться в собственных глазах совсем уж диким обскурантом. Тем более, что Ладо действительно снял довольно неудобный фильм, который на протяжении двух часов занимается – как и любой другой детективный триллер – исследованием природы зла. И главное отличие (и новаторство) «Казни» от привычных зрителю фильмом этого жанра в его перевернутой наоборот оптике – Ладо разворачивает зрителя в сторону зла «холодного», привычного, номенклатурного, не сильно циклясь и заморачиваясь на зле «горячем» и очевидном. В «Казни» настоящий ужас прячется не в действиях кровавого маньяка, а в небольшом и тесном пространстве между «правильным» и «честным», «необходимым» и «соответствующим линии партии», важностью делать честно и нуждой делать то, что сказано. В небольшой прорехе между молотом и наковальней за секунду до удара – в этом миге отчаяния и загнанности, которая постепенно растягивается на всю жизнь в непреходящее ощущение тотальной запустелости и разложения.
Маньяк не интересует Ладо практически никак. Саму по себе персону «маньяка» разбирали тысячекратно со многих ракурсов, тем самым легитимизируя его право на автономию; рассматривали с разных сторон его злодейскую витальность – витальность очевидную и оправданную. Собственно, в автономии и витализме и кроется парадоксальная привлекательность разнородных маньяков и убийц – в их действиях (пусть и иррациональных в рамках цивилизованности) есть определенный выбор. Эксплицитный, со своими вводными и со своими причинами.
Ладо Кватания же фокусирует взгляд на конформизме, в котором нет очевидного выбора быть конформистом. Нет определенных внешних маркеров, нет вводных, нет причин. Есть лишь та степень отчаяния, которая приводит к желанию приобщения и растворения. И «Казнь» старательно, педантично, разбивая темпорально и повествовательно жизнь отдельного майора, исследует болото отчаяния и моральной загнанности, которая выталкивает в онейрические блуждания по одноцветным коридорам бесконечных компромиссов, в финале каждого из которых непременно ждет монстр, что смотрит из зеркала.
