Основной отличительной чертой массшутинга от всех остальных ви | pavle

Основной отличительной чертой массшутинга от всех остальных видов так называемого “горячего терроризма” — на мой взгляд — является желание условного немого наблюдателя/самого террориста очеловечить и обозначить субъектность “агрессора”/cебя. То есть, когда условная Замира или Давид взрывает себя в метро, то практически всегда есть возможность уйти в пространство абстракции, позволив себе полностью абстрагироваться от личности террориста и его жертв. Посочувствовать, испугаться и жить дальше, ведь зло неискоренимо.

Все это превращается в своеобразный перфомативный ритуал поминания и лицемерно-сиюминутного сожаления, где есть очевидное, но безликое зло (некие запрещенные в России организации, некие религиозные агрессоры) и немые, такими же безликие жертвы. Никто не приобретает субъектности. У жертв и террористов нет лица. Все это выглядит, пусть и трагической, но по-прежнему будничной историей обезличенного противостояния тупорылого зла и всепрощающего добра: дома падают, на станциях взрываются поезда, машины подрываются на оживленных улицах — но эти истории объединяет невозможность проникнуться и понять обе стороны “конфликта”. Славой Жижек в своем прекрасном “О насилии” как раз писал о ситуации, когда смерть одного (субъектного) человека в сознании масс запросто перевешивает обезличенные цифры с фронта/массового теракта/etc — вот и "типичный" терроризм кажется абстракцией, где кто-то кого-то взорвал/убил, да как бы и похуй.

Массшутинг же как правило стоит на фундаменте как раз таки желания обозначить и укрепить собственную субъектность. Я был, я существовал, я преследовал такие цели и я варился в таком мировоззренческом котле, поэтому я сейчас взял автомат и пошел стрелять невинных прохожих. Ввиду именно таких эгоцентричных императивов практически каждый второй стрелок-долбоеб перед терактом считает своим священным долгом написать графоманский манифест/текст/объяснение/предсмертную записку, где развернуто и (зачастую) тотально безграмотно производит попытки по разъяснению собственных действий. В противном случае он становится просто обезличенным злом без каких-либо (не) понятных мотивов. Становится просто дурачком с автоматом. А это уже скучно и некрасиво.

Мой брательник был в пермском вузе в момент, когда стрелок зашел туда с желанием стрелять всех, кого видит. Постфактум я проанализировал, как бы отреагировал, если бы мой брат стал жертвой — плакать бы точно не стал, не тот склад характера. Но последнее, чего бы я хотел, так это, чтобы некий стрелок приобрел субъектность и осуществил свое намерение “высказаться”. То есть, стал бы цитируемым, читаемым и — местами — поддерживаемым. Я бы, наоборот, хотел, чтобы он остался еще одним безликим дурачком без права высказаться и без права возможности обрести лицо. Как жертвы не приобрели своих лиц (вы же не ебете, кто они), так и он. Поэтому (пишу это с пониманием всей бессмысленности и неосуществимости) рекомендую вам всячески уходить от называния имени стрелка, цитирования его текстов и мотивов. Пусть растворится в забвении.
///

Захотелось высказаться. Дальше будут посты о кино. Как обычно.