Масштабы сталинских репрессий еще только предстоит осознать. | pavle
Масштабы сталинских репрессий еще только предстоит осознать.
Господствующее официальное амбивалентное отношение к личности Сталина и ко всему, что происходило в стране под его руководством нещадно тормозит процесс «разбирательств» с травмирующим прошлым. А прошлое это действительно травмирующее. Учитывая, что практически каждый выходец из стран пост-советского пространства способен найти в генеалогическом древе своей семьи «расстрелянного», либо «расстреливающего», «заключенного» или «охраняющего». Масштабы были поистине огромные, так что неудивительно, если «расстреливающий» однажды становился «расстрелянным» – беспощадный молох системы был уникален в собственной неповоротливости и не гарантировал безопасности, в общем-то, никому – в том числе и самому себе.
В конечном счете, ужасы подпольных/полу-подбольных очистительных мероприятий так глубоко укоренились в сознании каждого советского/пост-советского человека, что оживленные дискуссии ведутся до сих пор и утихать не собираются. Благо, само государство, архивируя и пряча все больше документов и прочих сведений о минувшем времени, только подстегивает эти обсуждения.
Удивительно, но еще в 1986 году один из самых великих грузинских режиссеров Тенгиз Абуладзе наглядно, красочно и ужасающе продемонстрировал терминальную стадию подобного нежелания анализировать собственное прошлое – его «Покаяние» выступает своеобразным приговором трусливому релятивизму и манихейскому безответственному отношению к собственным корням.
«Покаяние» повествует о Варламе Аравидзе, который, придя к власти в некоем городе, принялся педантично вычищать город от «нежелательных» персонажей. От художников, верующих, несогласных с его политикой и пр. граждан – тем самым, испоганив судьбы многим людям. В том числе, девочке Кетеван Баратели, чьих родителей Варлам в свое время репрессировал.
Прошло много лет. Варлам Аравидзе умер. Пышные похороны, слезы, диктатора предали земле и собирались жить дальше. Однако, на следующий день труп Варлама находит в собственном саду его сын Авель. И сколько бы раз Варлама не закапывали – его мертвое тело всегда оказывается в саду сына или его близкого окружения. Проведя расследование, Авель узнает, что раз за разом выкапывает труп мертвого управленца женщина Кетеван Баратели.
Суд. Кетеван Баратели признает, что это делает она, однако вины она не ощущает. Даже наоборот. Она винит тех, кто продолжает оправдывать Варлама, несмотря на то, что они знали обо всех ужасах, которые тот совершал.
Важно, что в «Покаянии» нет практически никакой жестокости. То есть, сами репрессии – кровь, лагеря, мучимая смерть – Абуладзе совсем не демонстрирует. Создается впечатление, что «физический» аспект жестоких и безрассудных чисток грузинскому режиссеру совершенно не интересен – для него является как бы самоочевидным факт, что пытки, лагеря и умерщвляюще-бессмысленный труд не должны существовать ни в каком обществе. В любых инверсиях.
«Покаяние» занимается мерным и хладнокровным препарированием «внутренней» стороны репрессивных процессов. Готовность выполнять даже самые кровавые приказы, пособничество, замалчивание и своеобразный «активизм» в «очистительных работах; самооправдания, стремительное забывание собственной жестокости, умение жить с руками, замаранными в крови – для Абуладзе именно это является куда более интересным и актуальным, нежели еще одно повторение очевидного «репрессии – это жестоко и кроваво».
По итогу, «Покаяние» предстает перед зрителем оглушающим приговором сталинскому режиму, который закончился уже больше 70 лет назад, однако, который в прошлое уходить не собирается. Абуладзе предоставил широкий плацдарм для размышления о «коллективной травме», необходимости коммеморативных практик, еще раз напомнил, что пока прошлое не будет проработано (в случае сталинских репрессий – увековечено в веках, как пример тотального мракобесия) – оно будет возвращаться, как возвращался труп Варлама Аравидзе.
