Чалый постепенно становится настоящим апостолом нашей мирной р | Горкi яблык

Чалый постепенно становится настоящим апостолом нашей мирной революции. Когда все закончится, он сможет представить самое обстоятельное и самое объективное Евангелие, которое без сомнения войдет в канон. Как и пристало апостолу, часто его встречают недоверием и я уже не раз слышал и видел мнение, согласно которому Чалый чей-то там проект. Смотря в какую сторону направлено настроение и придурь говорящего, его делают то ставленником Кремля, то проектом кого-нибудь нашего локального проджект-манагера от гэбни. Мнение аргументируется либо тем, что он был в штабе Усатого на его первых и последних честных выборах, либо подозрительной «неприкасаемостью». Про выборы 94 года я могу сказать только то, что на них молодой-зеленый я голосовал за великого и ужасного Зянона и не стесняюсь говорить об этом. А на счет «неприкасаемости» Чалого у меня свое золотое мнение и объяснительным ключом к нему служит поведение карательного аппарата в эти выходные в Минске.

Вся нервная дрыстачка, все эти покатушки зондер-конманд и воронков, все эти черные патрули красауцеу по осажденному городу и беспорядочные задержания направлены на то, чтоб удержать людей от выхода на улицы. С той стороны понимают, что люди устали, но их недовольство не стихает, аккумулируется и им зело прельстиво, чтоб недовольство расплескивалось исключительно на собственных кухнях, максимум – в бездонную прорву телеграммчика. Таким походом они обеспечивают жратву пропаганде – тру-лю-лю, никто не вышел, протест сдулся, не мы фашисты, а вы и т.п. – и одновременно надеются на очень обманчивую максиму о том, что время лечит. Время залечит нашу память об убитых и раненых, об попранных правах, о несправедливости по отношению к целому народу, от которой становится стыдно. Им очень хочется вновь максимально атомизировать нас, выставив малочисленными отщепенцами, оставляя единственной правильной альтернативой единение под крылом и мудрым руководством Великого Кормчего. Марш – как акт объединяющей демонстрации несогласного большинства может перечеркнуть все их предыдущие достижения.

Так вот покамест, но только и только покамест протест не задушен по-настоящему, а не в телевизоре, пока беларуский торфяник тлеет, сиречь, пока на поверхности виден и ощущаем жирноватый дымок, а под поверхностью недовольства на кухнях и в телеграммах во всю пылает огонь крематория, до этого момента Чалый-инфлюенсер в полной безопасности. Он может сколько угодно критиковать хунту – они сами прекрасно знают, какие они там все плохиши. Его интервью, его аналитика, весь его контент в некотором смысле даже на руку преступной власти. Чалый своей грамотной аналитикой как бы создает площадку, куда приходят товарищи-протестуны обремененные интеллектом, кивают головами, вздыхают, соглашаются с аргументацией и выводами Чалого и… тем самым образом немножко «стравливают» накопившуюся в них злость и недовольство, несколько успокаиваются, слушая уверенные слова о том, что этот беспредел скоро закончится.

Тянуть время, ждать, по возможности душить очередные яростные вспышки народного гнева одновременно стараясь вычленить и нейтрализовать любыми способами самых активных – это единственная тактика, которая осталась в распоряжении оккупантов в условиях все ухудшающегося экономического положения. Поэтому Чалый до поры до времени может сколько угодно вскрывать ублюдочность системы, называть Тихановскую президентом и говорить о том, что Вождь Потная Лысина с треском проиграл выборы. Но стоит ему лишь публично заикнуться о том, что, тащемта, было бы не плохо вновь всем собраться на чаепитие в родном дворе или, не приведи Иштар, снова прогуляться по центру города в компании друзей и знакомых, охранная грамота будет тут же отобрана и Чалый в тот же день составит компанию Колесниковой и Статкевичу. Но все это – условно, до поры. Если так случится, что мы проиграем борьбу за свое будущее, за правду и справедливость для нас и наших близких, нашему новоявленному апостолу припомнят все его проповеди, чего, мне думается, нам с вами не хотелось бы.