В нашем новом номере напечатаны «Объекты» Гертруды Стайн — ч | Носо•рог
В нашем новом номере напечатаны «Объекты» Гертруды Стайн — часть её «непереводимой» книги «Нежные пуговки». Предоставим слово переводчику Ивану Соколову:
Нежные пуговки» пишутся в 1912–1914 годах сначала в Испании, потом в Париже — и успевают выйти в маргинальном нью-йоркском издательстве за считанные недели до начала мировой войны. Во многом этими-то тихими, хрупкими «Пуговками» и открывается «короткий» двадцатый век — тот, что окончательно надломится в 1970-м с самоубийством другого такого же парижанина-не-по-крови-а-по-призванию, Целана, и испарится в 1989-м с уходом третьего — Беккета. Стайн — автор, которому удалось уникальное: внутри нового времени сотворить современность. В последние полвека «Пуговки» начали затмевать застывшие уже было на своих пьедесталах иконы модернизма — «Бесплодную землю», «Кантос»: записанные прозаической строкой стихотворения книги Стайн убеждают в своей абсолютной актуальности непритязательным — и одновременно драматическим минимализмом описания. Действующие лица Стайн не абстрактные мифологемы, а тряпочки, рояли, котлетки, хотя иногда в этих «портретах» («натюрмортах»?) изображён и какой-нибудь «Коричневый», если вообще не «Предположим гла́за». Домашний, телесно- и предметно-женственный, кипящий жизнью и разлетающийся на атомы при малейшем приближении, мир «Нежных пуговок», небезосновательно иногда называемых шедевром кубизма, требует внимательного шага навстречу — доверия и готовности изменять свою внутреннюю реальность вместе с фундаментальной трансформацией языка Стайн. Из интимного быта её поэзия распахивает дверь в волшебный мир интенсивностей, каждая из которых может обернуться то краткосрочным экстазом, то переживанием укрывшейся под плёнкой бытия жути: «Восторженно увеча желтушки шафрановой почечку с блюдцем, так же восторженно вгрызание в ленточку пастью». Как она умудрилась написать такое в начале 1910-х? Да даже дада ещё нет! Мина Лой — и та как следует распишется уже позже. В Париже ближайшее, что тогда есть к первой волне международного авангарда, — ортодоксальный кубизм Пьера Реверди. В США — ну, был такой поэт Уолтер Аренсберг, сегодня подзабытый. Ничего похожего ни на взрывчатки Маринетти, ни на самовитость русских (а убещур и зинзивер явные братья восхитительного стайновского стихотворения из трёх слов: «Потри-ка ей коксик»). Последним, что настолько перекраивало карту французской словесности, был «Бросок костей» Малларме, опубликованный в журнале «Космополис» ещё в 1897 и переизданный книгой уже только в 1914; перед Стайн была только Стайн (в первую очередь, её «Три жизни» (1906)). Таким же, ни к чему не сводимым и не пристёгиваемым чудом она остаётся и сегодня, — отсюда, наверно, неиссякающий восторг, который «Нежные пуговки» будят в уже котором по счёту поколении экспериментального письма, феминистской теории и просто читателей и читательниц, чьё главное наслаждение — само наслаждение. Как гласит одна из «Пуговок» в переведённой мной части под заглавием «Объекты», «Мартышка скачет что твой ослишка».
Повторим, чтобы повеселее было: «Мартышка. Скачет. Что твой ослишка».
На фотографии: Гертруда Стайн в своём знаменитом салоне.
#носорог16
