Название подневольной тюремной проститутки, которым в пику в | ain't your pleasure
Название подневольной тюремной проститутки, которым в пику всем на свете начала величать себя нищая манхэттенская богема в середине 1970-х — это, конечно, самый яркий прецедент того, как прогрессивная, но не очень доброжелательная общественность переработала пейоратив в куда более обширный, но мало что означающий термин. Но не единственный.
Второй пример такого лингвистического заимствования — kraut, то есть «капустник», второе по употреблению после gerry дерогативное наименование немцев во время, между и незадолго после мировых войн. Изначально краут-роком Джон Пил называл пластинки немецкой рок-музыки, начавшие попадать к нему на стол около 73-го, причем исключительно в шутку, а не с намерением оскорбить. Кстати, это были не только диски ныне привычных нам Can, Neu!, K(C)luster и Faust. Если посмотреть на филипсовский сборник с местными группами, изданный специально для внутреннего хождения в ФРГ, то легко заметить, что кроме моторических ритмов там присутствует вполне комфортный англофонному уху псих, прог и хард.
Те же группы, которым вусмерть надоело засилье британо-американской музыки, те, что шли путями нарочитого примитивизма, псевдоакадемических экспериментов или же кустарной импровизации, британская пресса сначала даже и не знала, как и назвать. Не обращая внимания на самоопределения вроде Kosmische или Gehirn Musik, островитяне придумывали для таких мелодий обозначения вроде «Тевтоник-бита» или Götterdämmer rock. При всей своей чудовищности, последний вариант очень хорошо ухватывал свою суть — это был действительно была музыка гибели богов.
Что такое Федеративная Республика Германия спустя 23+ года после Года Ноль? Весьма мерзкое место постоянного политического, общественного и даже спортивного скандала. По телевизору — идиотские экранизации национальной классики и бесконечные исполнители шлягеров с дебильными улыбками во весь рот. Единственная нормальная музыка звучит только в исполнении американского воинского контингента, либо на радио: но чтобы послушать того же Штокаузена, приходится ждать глубокой ночи. На улице — чистенькая серость восстановленных улиц и вполне вероятная возможность подорваться на бомбе леворадикалов, не очень довольных засильем не прошедших денацификацию мужей в правительстве, индустрии и финансовой сфере. Остается только тратить кровную дойчмарку в близлежащей пивнухе, а если ее нет (а в 1974-75 денег не стало больше чем у миллиона людей) — то топать в коммуну да джемить с голодухи и скуки с такими же нищеебами. В общем, пока это была еще говно, а не страна.
Краутрок, как и почти вся неординарная музыка последних ста лет, родился из дикого неприятия окружающей действительности. И делали ее не только скучающие студенты различных вузов, удачливые профессиональные звукотехники и местные хиппи, на досуге снабжающие Фракцию Красной армии. Один из ярких образцов того, насколько среднестатистическому молодому человеку страны отцов было обрыдло абсолютно все, что он видел — одноименная пластинка дюссельдорфского коллектива German Oak от 1972 года. В ней — барражирующий гул союзнической авиации, рев огненного шторма над Гамбургом, вопли умирающей солдатни и задетых некомбатантов, треск ломающегося бетона и крошащегося кирпича. Настоящий гимн недовольству поколения, чьи родители каким-то чудом уцелели во всенародной бойне, но исторгли своих детей в по-настоящему жалкое время.
Отсюда и взялось стремление жанра побарражировать в звездных далях своих и чужих мозгов: реалии были таковы, что по сравнению с окружающими звуками даже блюз берлинского бункера казался далеко не самым плохим музлом. Об этом частенько забывают многие, кто инкорпорирует в свои инструментальные потуги то машинный пульс ритм-секции, то электронно-пространственную подложку. Многие, но не все.
