Когда я был в ополчении и участвовал в боевых действиях, мне, | Неофициальный Безсонов

Когда я был в ополчении и участвовал в боевых действиях, мне, как и другим моим боевым товарищам, было очень страшно. Всё происходящее пугало. Была страшна боль, была страшна смерть, был страшен страх… Но страшнее всего, было погибнуть безымянным солдатом. Было страшно исчезнуть так, чтобы твои родные и близкие не знали, что произошло… Не знали о твоём поступке и смысле твоей гибели.

Когда линия боевого разграничения движется в том или ином направлении она уже называется фронтом. Когда есть это движение и когда есть стратегия, цель этого движения, тогда конечно, есть смысл скрывать потери, чтобы противник не до конца в конкретном узкой временной перспективе не владел полной оперативной обстановкой. Но при наличии многолетнего стояния на месте, наличии интернета и социальных сетей, смысла в сокрытии потерь нет никакого. Это только деморализует выживших бойцов, которые не захотят безвестно кануть в следующем бою, а также убедит мобилизационный ресурс в том, что служить в армии глупо.

Мне интересно, высокие командиры любой армии мира, которое принимают решение о сокрытии потерь, сами когда-нибудь испытывали такой страх? Как можно отбирать у погибших бойцов право на героическую память о них? Конечно, вопрос риторический, философский, очень абстрактный и касающийся не нас, а кого-то другого в глубокой теории.