2021-04-09 20:47:40
Любовь Соболь
Все было так хорошо, пока я не сослалась на Конституцию
Вчера меня должны были за один день осудить по уголовному делу о якобы незаконном проникновении в квартиру Константина Кудрявцева из группы убийц Навального.
Об этом перешептывались приставы суда между собой, об этом говорила «потерпевшие» в перерыве заседаний: все допросы и основную часть заседания прогнать до 7 вечера, отклонив все ходатайства защиты и лишние вопросы о попытке убийства Навального, «потерпевших» после этого отпустить, а к 22 часам максимум огласить решение. «Решение будет сегодня».
Ну, то есть даже как-то и не скрывали, что прокуратура, приставы в бронежителах и касках (каски-то зачем?), судья — все проинструктированы на быстрый и четкий суд с заранее известным финалом в виде условного срока по моему первому в жизни уголовному делу.
Чтобы не было оплошностей — это же не Басманный суд, а мировой суд в Перово, там таких заказных политических дел не видывали еще — к судье Шилободиной были представлены «связующие с центром». Прямо в зале суда рядом с журналистами, прислонившись к окну стояли две девушки, которые и должны были передавать судье указания «сверху», помогать, если что-то пошло не так.
И что-то действительно пошло не так. Я поставила на стол две небольшие камеры и начала снимать заседание, сославшись на Конституцию, по которой имею право на открытое и гласное разбирательство.
По началу судье было все равно на видеосъёмку. Ну, снимает подсудимая процесс и снимает. Камеры на потолке в зале суда снимают, видеорегистраторы у приставов на жителях снимают, да и мало ли: возможно, обвиняемая будет потом использовать видео, чтобы готовиться к прениям и последнем слову.
Но как только «связующая из центра» подошла прямо во время заседания к судье и что-то пошептала, Шилободина начала требовать съемку немедленно прекратить. Писать аудио — пожалуйста, а вот видео нельзя. Мотивировать свой запрет чем-либо она отказалась. Действительно, трудно найти причину, почему писать аудио на камеру можно, а видео снимать на открытом и гласном заседании нельзя. Какие-то новые вехи в толковании Конституции.
Ни одно решение по ходу заседания «независимая» судья, которая должна равно критически оценивать как доказательства со стороны обвинения, так и со стороны защиты (ха-ха-ха), не приняла самостоятельно. По каждому поводу объявлялся перерыв. Во время многочисленных перерывов действия и согласовывались. По телефону толком быстро не скоординировать, поэтому журналистов выводили из зала, вежливо приглашали в столовую, а в это время тонкой струйкой в совещательную комнату судьи бегали то прокурорские, то сотрудники аппарата суда.
Подсудимая ссылается на Конституцию! Какой скандал! Нет, ну вы видели! Что делать-то теперь? Вот же нахалка, права свои отстаивать вздумала.
Решение, что делать со мной, принималось в течение несколько часов. Понятно, что ответственность за удаление меня из зала или за разрешение мне видеосъемки никто на себя брать не хотел. Не начальник «независимого» суда, не начальник начальника. А вдруг что? Надо доложить, подождать ответа, снова доложить, что только на аудиозапись заседания Соболь не согласна, снова подождать ответа.
В общем, заранее согласованный сценарий пошел наперекосяк.
Да, меня удалили из зала заседания, и я не смогла задать вопросы «потерпевшим» по делу.
Например, как я могла хватать тещу Кудрявцеву за руку и причинять ей тем самым физическую боль, если по ее же словам из материалов дела, на одной руке у меня был пакет, а в кисти — бутылка с водой, в другой — телефон, на который я снимала видео? Неужели третья рука выросла?
Как я могла незаконно проникнуть в квартиру чистильщика трусов от следов химоружия Кудрявцева, если на допросах сама же «потерпевшая» Субботина говорила, что дверь в квартиру 37 их семья всегда держит открытой из-за ремонта, а на мой вопрос: «Дайте поговорить с Константином», отвечала: «Ну, поговорите».
398 views17:47
Н
