Маленький номер гостиницы. Я почему-то лежу на полу. Руки у ме | медиа и депрессия
Маленький номер гостиницы. Я почему-то лежу на полу. Руки у меня раскинуты. И пальцы рук в воде. Это дождевая вода. Сейчас прошла гроза. Мне не хотелось подняться, чтоб закрыть окно. Это потоки дождя попали в комнату. Я снова закрываю глаза и до вечера лежу в каком-то оцепенении. Вероятно, следует перебраться на кровать. Там удобней. Подушка. Но мне не хочется подняться с полу. Не поднимаясь, я протягиваю руку к чемодану и достаю яблоко. Я сегодня опять ничего не ел. Я откусываю яблоко. Я жую его, как солому. Выплевываю. Неприятно. Я лежу до утра.
Этот отрывок мог бы отлично смотреться в книге Марка Фишера о том, что будущее всё никак не наступит. Мы застряли на одной большой вечеринке, продрачиваем в очереди за контентом, где-то вдалеке играет Marvins Room. Наступает, так называемый, the slow cancellation of the future, брат, и уже никому не весело.
Но этот отрывок из другой книги. Странным образом чтение Ghosts Of My Life Фишера наслоилось у меня в голове на повесть Перед восходом солнца Зощенко. В ней на протяжении трех сотен страниц советский человек препарирует себя — пытается понять, какие события из его жизни повлекли за собой депрессию и неврозы. Всё это Зощенко вспоминал лет десять в cамое прекрасное время — конце 30-х, начале 40-х годов. Объяснив свой подход к психоанализу простому советскому читателю, Зощенко был забанен на сорок лет и не печатался. Впервые книга вышла в СССР уже после его смерти в 1987 году.
Это вам должны были рассказать на уроке истории, поэтому вернемся к Фишеру. Он говорит о том, что 21 век — это всего лишь культура 20 века, но на новых экранах. Особенно хорошо это можно проследить через современную музыку. Сам по себе новый век всё никак не случится, поэтому внутри каждого из нас есть постоянная тревога. На это наслаивается невозможность и даже несвобода испытывать скуку. Nobody is bored, but everything is boring — говорит Фишер. У каждого есть смартфон, чтобы тормознуть наплыв скуки: на остановке, на перекрестке, в очереди за Балтика IPA. С другой стороны, всё что мы видим на экране заведомо вторичное. Ты скроллишь соцсети, хотя знаешь заранее, что будет так себе.
В принципе, о том, что теперь нормально не поскучаешь писал еще Кракауэр в 1924 году. Типа вокруг стало столько рекламы, и еще кинотеатры придумали — теперь одинокие прогулки по вечерней улице уже не те! Хорошо, что он не дожил до анализа песен музыкального исполнителя Drake Фишером. Последний, правда, тоже уже не с нами, но видимо он просто многое понял.
Последнее, что немного меня подкосило, когда я сидел на бревне в посёлке Пионерский Калининградской области — это мысль про хонтологию времён Зощенко. Бывало у них вообще такое? Он же два года воевал в Первой мировой, потом застал революцию в Петрограде, отказался от эмиграции, сменил десяток работ, в районе тридцати лет уже увидел своё собрание сочинений напечатанным, потом даже гастролировал по стране, как стендапер-юморист. Словом, пока Фишер пишет о нашей тоске по модернизму — Зощенко как раз был одним из тех, кто это прожил. Однако, отсутствие айфона и ощущения медленно схлопывающегося будущего не спасло его от другой тоски, причину которой он так и понял.
Такие у меня дела, ребзь, с прошедшим Днём России!
