Джордж Оруэлл, «1984» Лондон, примерно 1984 год. Уинсто | МАССОЛИТ
Джордж Оруэлл, «1984»
Лондон, примерно 1984 год. Уинстон Смит, 39-летний сотрудник Министерства Правды, решает вести дневник, чтобы рассказать людям будущего о своем мире. В комнате слышан голос из телекрана, наблюдающего за каждым движением героя, со стен на прохожих смотрят плакаты с угрожающим изображением лидера партии – Большого брата, улицы патрулирует полиция мыслей. Кажется, так было и будет всегда.
В этих записях можно обрести крупицу собственного «я», своей свободы. В этих записях и беспокойных мыслях – неуверенная надежда найти отражение собственных сомнений в ком-то другом. Ком-то, кто мог бы стать даже ближе, чем эта тетрадка. Но разве подобное возможно?
#мысливслух спойлеры
В последнее время эта книга стала настолько популярной, что как-то даже неловко признаться, что ничего сакрального в ней я не вижу. Каждый ценит здесь что-то свое: критику социализма (которой, к слову, в романе нет – об этом ниже), особенности политической географии мира будущего, броские новоязовские термины, изображение ужаса, способного заставить отречься от любимого человека.
По первому пункту – как становится ясно из эссе Оруэлла («Литература и тоталитаризм», «Почему я пишу»), писатель убежден, что именно социализм в нетоталитарной форме в будущем позволит обеспечить свободу мысли, необходимую для литературного творчества. «Каждая написанная <Оруэллом> с 1936 года строка» направлена против тоталитаризма и высказывается за демократический социализм. И действительно, сам по себе тотальный контроль за личностью и общая идеология, изображенные в «1984», являются характеристиками тоталитарного политического режима, не философии социализма.
Если уж пойти дальше, то критика социализма скорее обнаруживается у Замятина, который допустил в обществе будущего отсутствие семей и единую государственную систему «создания» и воспитания детей, что в общем созвучно утопическому социализму Платона. Но убежденные противники социализма (поскольку история знает лишь тоталитарные примеры попыток эту философию воплотить) делают из «1984» чуть ли не Библию в этом отношении.
Что касается концепции «война это мир» о трех сверхдержавах и отношениях между ними, то, пусть она и является сильно упрощенной (сложно допустить возможность большей детализации в рамках антиутопии), она очень органично вписывается в ту систему отношений, которая построена в «1984». В этом смысле у Оруэлла «не заблудишься» – довольно быстро становится ясно, в каком мире довелось жить и любить Уинстону Смиту. Этот мир воспринимается вполне реальным, поскольку проработано все до мелочей – идеология, новояз, государственный аппарат, общественные отношения, и главное: запоминающиеся, так сказать легко соотносимые с прообразами, образы.
Этого, к слову, и не хватает у Замятина; быть может поэтому, хотя стилистически «МЫ» пришлись мне по душе куда более, «1984» стал таким «брендом» в глазах моего поколения. Иными словами, все заимствования у Замятина, которые в глаза действительно бросаются, здесь усовершенствованы.
Ну и последнее (камень преткновения в моих попытках с кем-то обсудить «1984»). На мой, конечно, неискушенный взгляд предательство Уинстоном Джулии не в результате нестерпимых пыток, но в результате испытания клеткой с крысами, неправдоподобно. Неужели повторяющихся физических страданий недостаточно для человека неподготовленного, чтобы дойти до крайности, потерять себя? Зачем нужен этот «последний рубеж»? Мои собеседники, напротив, относят этот эпизод к числу достоинств романа.
К тому же, вроде бы в центре повествования любовная линия, но интереса к ней не испытываешь, словно ее назначение только в том и заключается, чтобы рассказать читателю о том, как страшно живется 1984 году. Потому-то роман о политике (и именно эти его смыслы воспеваются и цитируются), лирика же здесь второстепенна и, если быть честной, не слишком увлекательна.
