Сегодня умерла чеченская правозащитница Хеда Саратова. К Хеде | Marina Akhmedova

Сегодня умерла чеченская правозащитница Хеда Саратова. К Хеде последних времен, когда она начала работать в совете по правам человека при Кадырове, журналисты относились по-разному. Я, наверное, более снисходительно, чем многие, потому что невозможно жить в современной Чечне и оставаться живым правозащитником в полном смысле этого слова. А тот правозащитник, в которого она сформировалась во время войны, не может не вызывать уважения. Я положу здесь кусочек своего интервью с ней, а ссылку на весь репортаж - ниже. Это - дань памяти. Мне жаль.

На переднем сиденье "жигулей" — правозащитница Хеда Саратова, высокая сильная чеченка. Завтра Хеда поедет в Назрань на похороны, а сегодня свадьба у ее родственника. Уже слышна стрельба. У ворот дома танцуют, торчат вверх поднятые дула автоматов. Женщины и мужчины сидят отдельно. Я — человек неместный — исключение, сижу за небольшим столом вместе со стариками. Один из них — детский врач Виктор Мусаевич.

— У наших женщин участились инфаркты...— говорит врач без малейшего акцента, по-московски растягивая слова.— У чеченской женщины сердце не выдерживает, эмоции, запертые внутри, наносят огромный вред организму...

Правозащитница Хеда присутствовала на свадьбе своего мужа, когда он женился в первый раз, но не в качестве невесты. Хеда — украденная вторая жена.

— Мы с его первой женой из одного села,— говорит она.— Она вышла за него в 16 лет, родила ему детей и прожила рядом с ним несчастную жизнь. Я бы никогда не вышла за ее мужа, но родственники убедили нас в том, что он развелся. Когда его жена входила в дверь, я хотела выброситься из окна, лишь бы с ней не встречаться... В войну я осталась дома в 4-м микрорайоне Грозного в одной квартире с русскими старушками, которым некуда было идти. Я ждала мужа, думала, он вернется, а дверь закрыта. Через неделю бомбежек приходит его брат и говорит: "Мы тебя решили забрать, твой муж дома с первой женой". Когда я поняла, что мне снова придется жить с ней под одной крышей, то сказала: "Я лучше под бомбами умру!" Я осталась, и после каждого артобстрела мы выходили хоронить наших соседей. Я была самая сильная, ходила на качалку за водой. Однажды зашли ко мне двое ребят-боевиков. Это был месяц рамазан. Принесли еду, старушки были счастливы. Я им дала ключи от соседней квартиры. Утром стук в дверь. Открываю — двое мужчин. "Ты хозяйка?" — "Я". "Из тех, кто здесь ночевал этой ночью, хоть один приходится тебе братом или отцом?" — "Нет..." "Тогда одевайся и выходи. Ты нарушила ваххабитский закон и подпадаешь под наказание". Я разозлилась: "У меня четыре брата, и если вы думаете, что поймали меня на чем-то постыдном, то ошибаетесь! Если к моему брату придет гость, а его не будет дома, я его впущу по чеченским законам! А по ваххабитским жить не буду!"

Через несколько дней Хеда пошла на рынок, возвращается домой, а ее квартиру опечатывает незнакомый мужчина.

— Твой муж сказал, чтобы тебя сюда не пускали, он с тобой разводится,— сказал он.

Все вещи и одежду Хеды, невзирая на артобстрел, из квартиры вывезла первая жена. Пешком Хеда пошла в Назрань. С собой она несла кассету, которую ее попросила пронести через границу местная журналистка. Хеда пришла в гостиницу, там ее увидела комиссар международной службы амнистии. Хеда показала ей кассету, так началась ее правозащитная деятельность. Сейчас ее можно разбудить ночью, и она станет рассказывать про убийства и убитых. Хеда называет себя зомби. Что там осталось от ее сердца, ей самой непонятно.

https://www.kommersant.ru/doc/2234324?fbclid=IwAR15zxSzpeFGwdlLBKNXUvf0vdyXz71lzWrff1hzhT7TTcprphVzgTwwj20