Ниже описанные события не являются продолжением сюжета, однако | Бокуто
Ниже описанные события не являются продолжением сюжета, однако напрямую относятся к истории. А-ля, пропущенная сцена.
Ты распахиваешь глаза и вскакиваешь, будто выбравшись из ужасного сна. Сквозь щель розовых штор проникает солнечный лучик, настойчиво изучающий тьму твоей комнаты. Рядом с окошком красуются твои рисунки: неряшливая красная машина, любимый серый кот, гуляющий, когда захочет, новые лиловые туфли с переливающимися блестками и ты, нелепо обрисованная самой собой в полный рост. На белой бумаге, помимо тебя, изображены еще два человека — мама и папочка. С одной стороны твою маленькую ладонь-кружочек держит мамочка, счастливо смотрящая вперёд, а с другой твоя опущенная ручка тянется к отцовской, держащей зеленую бутылку с корявой надписью «Пиво». Лицо любимого отца размыто, покрыто морщинами и щетиной, а под черными глазами-пуговками ужасные синяки, будто мужчина и не спал никогда. И на картинке любимый папочка уже перестает быть папочкой, способным укрыть от поджидающих бед, а счастливое нежное лицо улыбающейся мамочки вовсе покрывается шрамами и слезами. Родная женская улыбка стирается и переворачивается, превращая эмоцию счастья в грусть. В ее тёплых глазах остаётся ничего, пока твоя нарисованная копия отчаянно мотает головой из стороны в сторону, пытаясь понять, почему вдруг вокруг тебя не осталось никого, кроме стеклянных бутылок и капающего дождя.
Ты сползаешь с кровати. Мир кругом такой огромный для маленькой тебя: стены большие, будто бескрайне тянутся ввысь, потолок как-то очень далеко. Но ты, лыбясь во все имеющиеся — и не имеющиеся — зубы, смело бежишь вперед, чувствуя приятный запах любимого завтрака — блинчики, заботливо приготовленные мамой. В воскресенье так пахло всегда.
Перебираешь маленькими ножками и вдруг чувствуешь, как становишься все выше. Розовые стены сползают и сменяются на бардовые, потолок все ближе, валяющиеся повсюду бутылки постепенно исчезают и, как только перед тобой возникает кухонная дверь, ты уже можешь с легкостью дотянуться до небес.
В той комнате непривычно шумно и весело. Даже за дверью ты ощущаешь незнакомую розовую атмосферу, впервые возникшую в вашем темном доме. Золотистая ручка медленно поворачивается, и тебя ослепляется свет, а затем, вместо ожидаемого трезвого папочки и крутящейся вокруг него мамочки, перед тобой стоят два совершенно незнакомых человека. Статная светловолосая женщина, еле заметившая твое присутствие, и рыжеволосый кудрявый парень, поедающий блинчики.
На вкус твой завтрак в тот день был, как предательство.
Ты распахнула глаза, вскакивая с теплой постели, будто сбегая из ужасного кошмара. Через темные завешенные шторы не проникает ни один жалкий солнечный лучик. Рядом с окном красуется лишь незамысловатый узор на чёрных обоях. Казалось, будто обладатель этой комнаты и вовсе ничем не увлекался: ни плакатов, ни коллекционных фигурок, только отчаяние.
Запахло чем-то до боли знакомым, пряным и таким родным — чем-то из детства. Ты не осмелиливалась встать с кровати и спуститься вниз — на кухню, словно это действие заблокировано на этом уровне, но ты заставила свои ноги сделать первый шаг в сторону двери. Разве для тебя это было не плевым делом? Так почему сейчас, чтобы дойти до кухни в своей квартире, тебе нужно превозмочь себя и приложить так много усилий.
Дверь — последняя преграда. Было страшно так просто повернуть ручку и войти туда, потому что та самая маленькая девочка в тебе проснулась, учуяв любимый аромат того самого воскресного завтрака. Но та травмированная четырнадцатилетняя девушка хотела только сбежать и больше никогда не смотреть в уже чужие зеленые глаза.
Но ты дернула за ручку. Перед тобой предстала светловолосая женщина в синем фартуке, колдующая над плитой. Она, будто диснеевская принцесса, напевала под нос какую-то одну ей известную мелодию. На столе стояла фарфоровая тарелка, на которой лежал заботливо приготовленный завтрак с импровизированной улыбающейся мордочкой из шоколада.
— Доброе утро, милая, — Песня прервалась. — Я приготовила твои любимые блинчики.
