​​Вчера на Донбассе погибла моя подруга – Земфира Сулейманова. | На связи Хейкинен

​​Вчера на Донбассе погибла моя подруга – Земфира Сулейманова. Миру уже успели обвинить и в работе на RT, и в поддержке СВО, и в пособничестве режиму (привет журналистам, которые не в состоянии проверить базовую информацию – идите нахуй)

Я всё ещё не могу поверить, что Миры больше нет. Но хочу рассказать о том, какой её знала я.

Осенью в рекомендациях тиктока мне попался ролик Миры на канале Нижегородских нацболов. Первое, о чем я подумала, когда увидела её – «жесть, я очень хочу дружить с этой девушкой!!!». Несмотря на то, что Мира была подписана на меня в ответ, я очень долго никак не могла решиться ей написать. Однако, в январе появился повод – собиралась снимать видео про активный прессинг нацболов (мы тогда много общались, как в публичном поле, так и вне его). И я решилась написать Мире, хоть и очень переживала за её реакцию.

Однако, ОНА ответила, и призналась, что сама очень давно следит за моей деятельностью и хотела познакомиться, но сама бы написать не рискнула. Я, если честно, была очень счастлива! Мы сняли видео и периодически списывались по рабочим моментам.

После 24 февраля я, и как руководитель «Маяка», и просто как человек, прекратила любого рода взаимодействия с членами объединений, выступающих за СВО – в том числе с активистами Другой России Лимонова. Но Мира, вопреки позиции партии, «спецоперацию» не поддержала – более того, она выходила на протестные акции и была задержана за участие в митинге 6 марта.

В день, когда задержали Миру, я сидела в ИВС. А когда вышла, бывало, пропадала на несколько дней – первые недели после обыска дались непросто, но я практически ни с кем это не обсуждала. Кроме неё.

Мира сказала мне очень важные слова, которые помогли на тот момент двигаться дальше. И помогают до сих пор.

В прошлом месяце Мира присоединилась к работе над правозащитным проектом, который бы защищал права «хороших» полицейских. И быстро стала моей заместительницей. Она, кажется, горела этой идеей гораздо сильнее, чем кто-либо из нас – а я просто была рада, что мы работаем вместе.

Восхищалась ей. Безумно. Каждым словом и каждым жестом, её смелостью, отвагой, дерзостью и идейностью.

Я знала, что она должна была уехать на какое-то время, но не знала, куда. А когда увидела фотографии с Донбасса, ни на секунду не сомневалась в том, что поехала Мира туда совсем не из кровожадности, которой грешат сопартийцы.

Я постоянно думала о том, что нужно ей написать. И постоянно казалось, что впереди – целая вечность, и мы обязательно поговорим, и она расскажет о своей поездке, и я приеду в гости в Нижний Новгород, и всё будет хорошо.

Я искренне глубоко презираю и ненавижу каждого, кто причастен к её смерти. Каждого нацбола, кто согласовал поездку. Каждого сопровождающего, кто отправил её этой дорогой. Каждого, кто знал об этом решении, и не попытался отговорить. И себя, за то, что в наш последний телефонный разговор не произнесла одну ебаную фразу и не узнала, куда Мира собирается поехать.

Но больше всего я ненавижу российское государство. И сделаю всё, чтобы ненависть моя стала поперёк горла каждому, кто развязал эту войну и убил мою девочку.

Я очень скучаю, солнышко.