Истории от Ирины Шредер

2022-05-03 21:48:29 ВСТРЕЧА
Женщина стояла у корзины с апельсинами. Десять лет прошло, а он сразу её узнал. Почти не изменилась. Стройная, в белом сарафане, узел волос на затылке. Выбрала апельсин, поднесла к лицу, вдохнула аромат, улыбнулась. Улыбка лёгкая, словно мотылёк крылом махнул. Он вспомнил: она любила апельсиновый джем. Сама варила. В доме потом сладко пахло летом и счастьем. По утрам она готовила кофе на двоих, намазывала тёплую плюшку янтарным джемом, завтракала, щебетала, улыбалась. Что она ещё любила? Господи, когда это было, а он помнит всё до мелочи: запахи, голос, её привычки. Всегда покупала себе зелёные яблоки и морковный сок.
Иногда он срывался, кричал. Его раздражала её детская непосредственность, восхищённое восприятие мира, одомашненность, всепрощаемость, неумение понять трагичность ситуации.
В тот день он не кричал. Говорил спокойно, тщательно подбирая каждое слово. Даже не пытался смягчить смысл своей речи. Зачем? Зачем её жалеть, если она пустое место, если пришла пора расстаться навсегда. Ему жалко своих драгоценных, потраченных на неё трёх лет жизни. Всё зря. Он мог стать счастливым отцом, если бы она родила ребенка, но увы... Что-то не срослось, не сложилось, не получилось. И теперь оправдывал свою грубость и решительность этим фактом. Беспощадно наносил ей раны обвинениями в том, что это она виновата во всём: в его несчастьях, в его изменах, в том, что предпочитал веселую компанию, а не общение с ней, блаженной клушей. А ещё эта её старая тётка в нафталиновых кружевах и с неизменным ридикюлем, вечно к ним таскалась со своими печеньями и книгами. Эх, вот если бы был ребёнок, всё могло же быть по-другому. У них была бы настоящая семья. Всё было бы прекрасно и здорово... Ему так казалось...
Она тогда ни слова не сказала. Даже не заплакала. Словно окаменела. Ушла молча...
А он? Женился, есть ребёнок. Мальчик, 5 лет. ДЦП. Он его любит. Конечно любит. И книжки ему читает и к врачам возит и кормит. И передвигаться помогает, поддерживает. Только в душе в последнее время одно и тоже время года - осень. Холодно, дождливо, серо. Ноябрь.
Она тогда всё каких-то бездомных котят приносила, мыла, кормила, лечила. Господи, где она их находила? Он кричал, что не потерпит в своей квартире зоопарк, и она отвозила их к своей тётке, а потом пристраивала в добрые руки.
Два года назад он сам принёс домой котёнка. Тот привязался к ним на прогулке. Тощий, голодный. Орал, словно сумасшедший. Потом в тепле, под курткой, притих. Сын его обожает, лепечет что-то на своём неземном, обнимает, вместе спят. А он благодарен этому коту за то, что тот дарит больше тепла и любви его ребёнку, чем он, отец. Он понимает это и ему стыдно.
Жена? Да, нормально всё с женой. Детей больше не хочет. Красивая. Готовит неплохо. Только вот не пахнет в доме летом и счастьем. Может потому, что никто не варит апельсиновый джем?...

... Когда она уходила, не знала, что беременна. Когда разводились, уже знала, но не сказала. Насильно мил не будешь. Пусть он будет свободен, пусть станет счастливым. Он же так этого хочет. У неё тоже всё будет хорошо. Без вариантов. Сразу две девчонки - не фунт изюма. Они не оставили времени на обиды и печали. Зато заполнили его счастьем своего присутствия. Тяжело было? Она бы сказала: были кое-какие временные трудности. Справилась. Не в её правилах отчаиваться без серьёзной причины. Верила, всегда найдутся решение или выход. А ещё тётка у неё. Тётя Лида. Добрая и мудрая. Старенькая, конечно, уже и слабенькая, но утешить, подбодрить, словесно поддержать могла. А ей хватало. Доброе слово, оно же силы придаёт. Всякие там мысли о смысле жизни её никогда не тревожили. Жизнь проста, счастье в каждом дне - вот её философия.
Она положила апельсин обратно, ей не нужно. Просто сравнить захотела с теми, что муж привозит. Он у неё дальнобойщик, часто привозит свежие, только что сорванные. Сладкие и сочные. Джем из них получается - объедение. Девчонки обожают и муж любит утром на булочку намазать. Надо будет баночкой джема тётю угостить...
Она купила только хлеб и заспешила домой. Туда, где её любят и ждут. Открыть/Комментировать

2022-05-03 00:00:04 Открыть/Комментировать

2022-05-02 23:59:50 Казалось, ей было неловко, она стеснялась услышать слова благодарности от детей, их недоумённые вопросы.
Все вышли на кухню, стали обсуждать услышанное от матери, делиться своими впечатлениями после сказанного, припоминать то, что стёрлось за давностью лет, какие-то подсказки памяти, ощущения. Не чувствовали они себя чужими, тепло и уютно было им в этом доме и детство виделось счастливым. А если за жизнь и возникали вопросы, то мать однозначно всегда пресекала их словами:
— Все мои, родныя, как один. Не дурите мне галаву, займитесь делам.
Валентина тихо, на цыпочках зашла в комнатку матери желая укрыть потеплее одеялом. Та лежала, широко открытыми глазами глядя в потолок, на спокойном лице застыла счастливая улыбка. Преставилась.
.....................................................
Автор Елена Чистякова Шматко Открыть/Комментировать

2022-05-02 23:59:50 Как скажешь им, что стосковалась по мужской ласке, что хочется быть слабой и зависимой, что мочи нет тащить всё на своих плечах, хоть часть бы проблем переложить, спрятаться за спину сильного человека, когда плохо. Но тут же посещали и другие мысли:
— Вдруг забижать начнёт детей, ну его у бесу! - с этой мыслью сама и согласилась.
А как стали подрастать, да вошли в свою пору, только держись! Бессонные ночи у окна в ожидании, свидания их, утирала горькие слёзы разочарования от избранников:
— Не плачь тяжало, не отдам даляко, хоть за курицу, да на свою улицу, — приобняв за плечи страдающую от неразделённой любви Надюшку, пыталась шутливой поговоркой утешить мать, — а чё горевать — то доча, всё перемелется, мука будить.
А потом мальчишки её один за другим пошли служить в армию, провожала, вспомнив войну, плакала. Но, Слава Богу, все живые вернулись, окрепшие.
Женились, вышли замуж и разлетелись из гнезда её дети, одна Валентина не устроила свою судьбу, при матери осталась.
— Така она-жисть!
Были у них в семье конечно и радости, куда без них. Воспитала детей достойными людьми и руки у всех золотые. Это ли не радость? Гордилась ими.
Смежив веки, тихо лежала баба Маня, мысли убаюкали её, перестали будоражить и пугать страшными картинами из далёкой жизни и она уснула под тихий разговор своих детей, которые продолжали обсуждать что-то на кухне.
Наутро, после завтрака все собрались вокруг матери. Ей, чтобы было удобно, подложили пару подушек под спину. Обведя детей пристальным взглядом, как бы решаясь на что-то, баба Маня заговорила:
— Проститя мяне за ради Бога, коль чё не так, робяты. Говорю, чтоб не осталось злобы аль обиды какой. Живитя меж собой дружна, помогайте, коль — чаво. Я — та уж скоро помру.
Все, одновременно, возмутившись на её слова, замахали руками, но мать категорично остановила их:
Хотитя, не хотитя, а как Господь скажить, так и будить.
Наступила тишина. Переводя взгляд с одного на другого, баба Маня тихим голосом начала свой рассказ:
— Как-то в начале войны, зимой, мы с Валюшкай сидели в избе, на печи, яна и говорить:
— Мамка, штой — та стукаить в дверь и кричить хтой — та. Пошла, глянула. Батюшки — светы!
Рябёнок ляжить на заваленке и орёть, а рядом ну никого нету. Я поглядела, поглядела, люта, стыла на улице, да и занясла яго в хату. Голоднай, посинел малец. Жваник сделала с хлеба в тряпочку, тёплай вадички дала, уснул. Мать так и не нашлася. Назвали мы дитё Ваняткой. Смышлёнай оказалси.
Потом, где — та году в сорок втором, тяжёлая зима, марозная, на узлавой станции, возля шелону гляжу, сядить дявчонка годков пяток ей, почитай как моя Валькя. На узлах сидить, а мамки нету. Я с ёй подождала часа два, так она и не объявилася. Поспрашивала там — сям, никто не вядал. А дявчонка та щёки приморозила, побялели яны. Интерясуюсь, как звать, бьётся в слязах и молчить.
Посля выяснилась — Тоня. Умная дявчонка, добрая.
— А уж в сорок третьем привязли на полутарке в сяло дятей. Сказывали немцы разбомбили колонну, а вязли их в тыл.
— Кто вазьмёть, осталось десятка два, в других сёлах разобрали, пожалейтя бабы ребятишков!- кричить предсядатель. А кто их будить брать, своих кормить нечем. Гляжу сидять, как воробушки два одинакавыя, близьнята, прижались друг к дружке, годка по два — три им будить. Глазишшы огромныя, плачуть. Говорю предсядателю:
— Давай мяне записывай, Васятка да Миха, мои будуть, выдюжим, как ни то. Вот така жисть робяты. Дружные мальцы были, вязде вместе .Немного помолчав, передохнув баба Маня продолжила:
— А Надейку — та я у пьянай мамьки её отбила. Жалко бабу запила с горя, што мужик погиб. Сама таскалась и яё таскала па пьянкам, да шинкам. А как я дявчонку забрала, яна и сгинула. Сказывали спялась да помёрла. Хлябнула малая горюшка, не враз оттаяла душой, да время лечить.
В комнате установилась звенящая тишина, дети бабы Мани сидели, переглядываясь, не зная, что и сказать, ещё осмысливая услышанное.
— Всё идитя, я устала, нямного посплю, — прекращая разговор решила баба Маня.
— Мамочка, да как же это? Мы ж не знали! - в один голос загомонили все.
— Идитя, идитя таперя, — настаивала баба Маня. Открыть/Комментировать

2022-05-02 23:59:50 С тревожными лицами, сморкаясь в платки, утирая слёзы они входили в дом, сразу проходя к матери, казавшейся маленькой и беспомощной на большой постели, целовали её и держа за руку спрашивали заглядывая с затаённой надеждой в глаза:
— Мам, что ты удумала, ещё поживёшь, ты у нас сильная.
— Была, да вся вышла, — отвечала баба Маня и поджав губы вздыхала.
— Отдыхайтя покедава, завтря поговорим, не бойтеся, до обедни не помру.
Дети с сомнением отходили от матери, обсуждая насущные вопросы друг с другом. Они, все, в общем — то не молоды уже, тоже часто прибаливали и были рады, что с мамой постоянно жила
Валентина и можно спокойными быть за неё.
Приехав к матери, по давно сложившейся привычке взялись помогать по хозяйству. Всё им было тут знакомое и родное, дом их детства. Михаил с Василием рубили дрова и складывали под навес, Иван таскал в бочку воду из колонки, Антонина отправилась кормить скотину, а Валентина с Надеждой занялись ужином.
Потом на кухне, собравшись за большим столом, дети бабы Мани разговаривали вполголоса, а она, уставившись в белый потолок, как на экране увидела свою жизнь.
Тяжко пришлось в войну, холодно, сурово и голодно. Ходила на поле весной выковыривала мелкие промёрзлые чёрные картофелины, оставшиеся с осени, тёрла их и жарила драники. Благо нашла в бане, на окошке небольшую бутылочку с льняным маслом. Когда-то, ещё до войны, после парилки смазывала загрубевшие ступни ног. Повезло! Стала по капельке добавлять на сковородку. А тот небольшой запас картошки, что был в погребе, берегла и не прикасалась. Как установились тёплые майские дни, посадила практически одними глазками, не могла большего себе позволить, как чувствовала, что война затянется, и горюшка ещё хлмордат. Черемшу собирала, щавель, лебеду, крапиву всё шло в пищу. Ребятишкам перешивала из своего, а как, через год после начала войны получила похоронку на Степана, то и из его вещей тоже.
— А чё тута паделаишь, така жисть!- прервав ход своих воспоминаний, тяжело вздохнула баба Маня.
Ближе к осени подкапывала картошку, варила её и наполнив горшки, утеплив старыми платками, прихватив малосольных огурчиков, зелёного лучку, ходила за пять вёрст на узловую станцию, выменивать у эшелонов на другие продукты и вещи. Соскучившись по домашней пище, проезжающие охотно менялись.
Когда военный состав, глядишь, разживёшься тушёнкой, салом, а то и кусочек сахару получится, всё детям радость. Они худющие, бледненькие, встречают мать с надеждой в глазах. Как-то уже к концу войны надумала Маша купить козу. Порылась в сундуках и, достав неприкосновенное — мужний новый бостоновый костюм и своё выходное крепдешиновое платье, всплакнув над ними, прибавила к этому серебряные серёжки с бирюзой и картину с плывущими по озеру лебедями, отдала всё это богатство за молодую и строптивую козочку. Теперь у её детишек было молоко, как хорошо — то! Через месяц уже заметно повеселели ребята, румянец на щёчках появился.
Да, намаялась она одна с детьми. То в школе проблемы, то болезни одолели. Васятка заболел ветрянкой и всех заразил. И смех, и грех, полный дом как лягушат, истыканных зелёнкой, пятнистых детей. Ногу кто сломает, в драке голову расшибёт, за всех душа болела. Вспомнилось, ещё как кончилась война, да вернулись фронтовики, стали её мальчишки поругиваться матерком, да курить махорку втихаря, за сараями.
Пришлось проявить характер. Зазвала обманом Ваню, Ваську да Мишу как — то в баню, будто подсобить надо, заперла изнутри и накормила табаком, едким самосадом. Орали, отплёвывались, но с тех пор ни —, ни, не примечала, чтоб курили. А куда деваться, коль мужа нету. Боялась за них, страсть! То Ванечка заблудился в лесу, искали всем селом целый день, то Тося чуть не утонула, попав на реке в водоворот, а Мишу с аппендицитом еле успели до больницы довести, выходили, не помер.
И опять судорожно вздохнув, подумала:
— Така жисть!
Шли годы, дети росли. К Маше сватались мужчины, вполне достойные были, да как детям скажешь? Начала было однажды разговор с ними, а ребята в один голос:
— Зачем мужик в дом? Мы слушаемся, помогаем во всём, нам и так хорошо и дружно? Открыть/Комментировать

2022-05-02 23:59:49 Баба Маня надумала помирать. Была пятница, обеденное время, похлебав пшённого кулешу, запив его молоком, она, утерев передником рот, глядя через стекло кухонного окна куда-то вдаль промолвила обыденным, бесцветным голосом:
— Валькя! Пасля завтря помирать буду, в воскрясенье, аккурат пред обедней.
Дочь её Валентина, передвигая на плите кастрюли на мгновенье замерла, потом резко, всем телом развернулась лицом к матери и села на табурет, держа в руках тряпку:
— Ты что это надумала?
— А время кончилася, всё таперича, пожила, будя. Подсобишь мяне помыться, одёжу новую из смертного узялка достань. Ну, ета мы пасля с тобою обсудим, хто хоронить будить, хто мяне могилку рыть станить, время пока есть.
— Это что же, надо всем сообщить, чтоб успели приехать попрощаться?
— Во-во, абязательна сообчи, говорить с имя буду.
— Хочешь всё рассказать напоследок? Это верно, пусть знают.
Старушка согласно покачала головой и опираясь на руку дочери засеменила к своей постели.
Была она маленького росточка, сухонькая, личико — как печёное яблочко, всё в морщинах, глаза живые, блестящие. Волосы редкие, сивые, гладко зачёсанные собраны в пучок на затылке подхваченные гребешком и убраны под беленький ситцевый платочек. Хоть по — хозяйству она давно не занималась, но фартук — передник надевала по привычке, клала на него свои натруженные руки, с крупными, будто раскатанными скалкой кистями и пальцами, короткими и широкими. Шёл ей восемьдесят девятый год. И вот надо же, собралась помирать.
— Мам! Я на почту дойду дам телеграммы, ты как?
— Ничё, ничё, ступай с Богом.
Оставшись одна, баба Маня призадумалась. Мысли занесли её далеко, в молодость. Вот она со Степаном сидит над рекой, грызёт травинку, он улыбается ей нежно так. Свадьбу свою вспомнила. Маленькая, ладненькая, в креп-сатиновом светлом платьице, вышла невеста в круг и давай плясать с притопом под гармонь. Свекровь, увидев избранницу сына, сказала тогда:
— Чё проку от такой в хозяйстве, мелковата, да и родит ли?
Не угадала она. Маша оказалась трудолюбива и вынослива. В поле, в огороде работала наравне со всеми, не угонишься за ней, много трудодней зарабатывала, ударницей была, передовичка. Дом стали ставить, она первая помощница Степану подать – принести — поддержать. Дружно жили они с мужем, душа в душу, как говорят. Через год, уже в новой хате, родила Маша дочь Валюшку. Было дочке четыре года, и подумывали о втором ребёнке, как началась война. Степана призвали, в первые — же дни.
Вспомнив проводы его на фронт, баба Маня, судорожно вздохнула, утерев влажные глаза фартуком:
— Соколик мой родимай, уж сколь я по тебе горевала, сколь слёз пролила! Царствие табе нябеснае и вечнай покой! Скора свидимси, погодь маненько!
Её мысли прервала вернувшаяся дочь. Пришла она не одна, а с местным фельдшером, что лечил почитай всё село.
— Как Вы тут баба Маня, приболели?
— Да ничё, не жалуюся пока.
Он послушал старушку, измерил давление, даже градусник поставил, всё в норме.
Перед уходом, отведя Валентину в сторону фельдшер, понизив голос сказал:
— Видимо истощился жизненный ресурс. Это не доказано наукой, но кажется, старики чувствуют, когда уйдут. Крепись и готовься потихоньку. А что ты хочешь — возраст!
В субботу Валентина искупала мать в бане, обрядила во всё чистое и та улеглась на свежезастеленную кровать, вперив глаза свои в потолок, как бы примеряясь к предстоящему состоянию.
После обеда стали съезжаться дети.
Иван, грузный располневший лысоватый мужчина, шумно войдя в дом, занёс сумку гостинцев Василий и Михаил, два брата близнеца, смуглые, черноволосые, носы с горбинкой, появились на пороге, приехав вместе на машине из города, с тревогой глядя в глаза сестре, мол, как она?
Тоня, сильно раздобревшая, с благодушным лицом, свойственным полным людям, добралась на рейсовом автобусе из соседнего района, где жила с семьёй.
И последней, уже ближе к вечеру на такси от станции, приехала электричкой — Надежда, стройная, рыжеволосая, директор школы из областного центра. Открыть/Комментировать

2022-05-02 23:49:48 Открыть/Комментировать

2022-05-02 23:49:21 БОМЖИХА
Недавно одна сумасшедшая бросилась моей жене под колёса. Так в нашем доме на суицидника стало больше… Теперь эта бомжиха со мной спит, скребётся в моём паху, и постоянно требует ласк. Это в мои-то годы, при её-то внешности. При первом же осмотре у неё был выявлен наполовину сгнивший, наполовину вытекший глаз. А из плюсов – глисты, блохи и воспаление мозга. Так что - суицид в её случае был оправдан. И если бы не фатум, а точнее – моя жена, что, в сущности, одно и то же – летать бы ей с крылышками по райским помойкам, и вкушать рыбные потроха с амброзией. Но колёса сансары затормозили вовремя, и теперь на колёсах живу я. Поскольку заснуть под её тракторное мурчание без них не получается. И спать с бесконечным копошением в паху, где она еженощно гнездится, не можется. Такой вот тонкий баланс всего сущего. Гласящий, что если одному хорошо, то другому обязательно – швах. И если кто-то выжил, кто-то непременно должен почить! Вот, почему впервые увидев это чудище, мой вельможный кот, Байрон, попытался немедленно наложить на себя лапы. Он всё понял наперёд, и, как истинный аристократ, решил обожраться вусмерть. Что и проделывает ежедневно, отчего уже окончательно потерял морду лица, расширив её втрое, и теперь похож не на британского подданного, а на помесь гималайца с мейн куном. А ещё у нас с ним отныне одно выражение глаз на двоих - с застывшей мольбой и окаменевшим вопросом. И даже когда мы его не задаём, проходящая мимо жена всегда разражается криком: «А что вы хотите? Что я могла?!». Сказать: «Просто не тормозить!» мы не можем… и потому я иду убиваться таблеткой, а кот – едой, которую мы ставим ему на полку под потолок, ибо только там бомжиха не может его объесть. Во все же другие места, включая подстилку, поилку и туалет, одноглазая бестия проникает первой, оставляя Байрона - либо выть на холодном полу, либо горевать над свежей кучкой. При этом жрёт наглая рожа ВСЁ! И варёное и сырое, и подгнившее, и прокисшее, и даже лушпайки с очистками, предпочитая собачий корм прямиком из собачьей пасти. Ибо, израсходовав восемь жизней, и доковыляв до нас на последней, это чудовище получило от жены бессмертие, и теперь не боится ни-че-го! Байрон для неё - пустое место, гигантский попугай – тупая курица, морские свиньи – мыши, а мы все - презренные рабы, подносящие пищу и подставляющие пах. Нашу неаполитанскую суку с телосложением бульдозера и добродушием орка, она гоняет по дому, как загаженного щенка! От её шипения сука шарахается, круша мебель и опрокидывая нас, я взрываюсь матом, жена – криком, Байрон – визгом, попугай – воплями, отчего соседи начинают молотить в стену, а морские свинки челюстями, путая корм с дерьмом. От происходящего сука, окончательно теряет самообладание, и оставляя на паркете два озерца и море, с воплем ужаса выносит башкой входную дверь, и вырвавшись во двор, начинает так истошно там скулить и колотиться об ограду, что я хватаюсь за грудь, дети - за голову, жена - за тряпку, а соседи – за телефон!.. Когда же, минут через тридцать, весь этот кошмар, наконец, стихает, и поседевший Байрон, крестясь задними лапами, кидается зажирать стресс, а я, заглотив таблетку, опадаю навзничь… бомжиха, сладко жмурясь, укладывается у меня в паху, и, улыбаясь чему-то своему помоечному, мирно засыпает.

Эдуард Резник Открыть/Комментировать

2022-05-02 00:08:54 Открыть/Комментировать

2022-05-01 23:38:10 Открыть/Комментировать