SOLA SCRIPTURA Два наблюдения. Занимаюсь я тут Берньером-Л | Петр Мещеринов

SOLA SCRIPTURA

Два наблюдения.

Занимаюсь я тут Берньером-Лувиньи. Как всякий мистик, он пытается выразить на человеческом языке вышеестественное духовное переживание. Понятно, что тут очень нужен «указатель критериев» — и таковым всегда в Церкви являлось именно Писание. Вот он описывает состояние квиетистской «незаинтересованной любви» — что душа в любви к Богу приходит к тому, что ей всё равно, в каком она состоянии: света или тьмы, радости или скорби; всё превозмогает вкушение соприсутствия Бога как Бога. И тут надо бы остановиться, но Берньер-Лувиньи этого не может, настолько велико его чувство и настолько он хочет поделиться им со своими корреспондентами (тексты Б.-Л. — всегда или письма, или заметки для памяти для духовных собеседований). Он пускается в рассуждения и объяснения для себя, «как» и «почему» — и доразмысливается до того, что Бог, оказывается, Сам Себя любит и Сам Себя познаёт в чистой душе христианина, а душа, типа, только подключается к этому. А любит Бог душу именно по той единственной причине, и никакой другой, что Он Сам Себя в душе любит. — Вот тут-то и нужно Писание как критерий! открыть его и увидеть, что нет в нём такого учения о Боге, Который «только Сам Себя любит, и познаёт». Это другой бог, не библейский. Перебор.

Здесь, между прочим, корень имяславия, исихазма и прочих сходных вещей. Выражать мистический опыт нужно очень осторожно и, я бы сказал, ограничено, и непременно с оглядкой на Писание — а что оно-то говорит о данном предмете? (причём именно положительно утверждает, никакие намёки не принимаются). Мне совершенно понятен ход всех этих аскетико-мистических мыслей: вкусили сладости Иисусовой молитвы — обращаемся к рассудку и выводим: в имени Иисуса заключён Сам Бог. Приобщились божественному свету — опять включается рассудок и начинает крутить: Богу-то Самому мы не можем приобщиться (так рассудок полагает); значит, нужно Бога разделить на непознаваемую сущность и познаваемые энергии. — А тут не надо включать рассудок. Надо в этих вопросах опираться на Писание — а в нём ничего ни про сущности, ни про энергии не говорится; а про приобщение Божескому естеству, наоборот, говорится. Ну и помолчим тогда; факт мистической реальности зафиксируем, а дальше не пойдём, ограничимся Писанием.

Устав от Берньера-Лувиньи, решил почитать св. Амвросия Медиоланского. А надо сказать, что я очень люблю этого замечательного святого. Всякий раз, когда я бываю в Милане, я первым делом иду к его мощам, и в этом городе самое дорогое для меня место — это Сан-Амброджио. Кроме того, свт. Амвросий – один из 12 Отцов Церкви, которого V и VI Вс. соборы рекомендуют как безупречного учителя христианства. Итак, беру его трактат «Смерть есть благо» и читаю... а у меня ещё такое издание немецкое, с примечаниями всякими (вредные эти немцы, скажу я вам). Ну и чистый платонизм. Тело — зло, телесная жизнь — сплошная тягота, смерть — радостное от всего этого освобождение (в примечаниях пестрит: «цитата из платоновского "Федона" такая-то, сякая-то»)... и поэтому недаром ап. Павел в своём послании к Колосянам убеждает нас: «не коснись, не вкуси, не осяжи того, что истлевает» (§ 10 данного трактата)... Тут я, как говорится, в осадок-то и выпал. Безошибочный отец Церкви — и так увлекается
Платоном, что выворачивает просто с точностью до наоборот слова Апостола...

Здесь я старца Лютера-то и вспомнил. Он ведь наверняка читал свт. Амвросия... и, может быть, так же возмущённый, как и я, как раз и вскричал на этом месте: «Нет! только Писание! никаких отцов! никаких канонизаций!»

Так что не на пустом месте всё...