«Страстоцвет, или Петербургские подоконники» Ольга Кушлина. Из | Опыты чтения

«Страстоцвет, или Петербургские подоконники» Ольга Кушлина. Издание 2-е, испр. Издательство Ивана Лимбаха, СПб, 2021

В шутку говорят о трёх стадиях цветоводства. Первая: ха-ха, мама разговаривает с цветами на подоконнике! Вторая: привет, мои хорошие, и угадайте, кому я принесла новый почвогрунт? И третья: и вот эта стерва из бухгалтерии… я смотрю, ты не слушаешь меня, грёбаная пальма! Шутки шутками, а однажды и самый недомоседливый хозяин оглядывает квартиру и чувствует – чего-то недостаёт. Какой-то жизни рядом. Комнатное растение – самый простой способ этот пробел восполнить. Но когда мы приносим в дом будущего подоконного жителя, редко задумываемся о том, откуда он взялся в историческом смысле, как именно стал комнатным. Легче найти литературные или песенные «комплименты» растениям и особенно цветам.

Ольга Кушлина в своей книге «Страстоцвет, или Петербургские подоконники» (впервые вышедшей в Издательстве Ивана Лимбаха двадцать (!!!) лет назад) совмещает взгляд естественника, ботаника-любителя, историка и гуманитария. От подоконников дореволюционной России до современных, через посредство поэзии, автор показывает нам культуру повседневности, о которой иначе мы бы никогда не узнали. Считать, что мир литературы был бы совсем другим, если бы в моде были другие сорта цветов – это, конечно, черезчур. Но то, что домашняя флора, и растения вообще (в том числе выдуманные) служили вдохновением поэтам и писателям сомневаться не приходится. Автор этой книги и сама признаётся, что «по работе» она читала стихи, а для души – дореволюционный бестселлер Макса Гесдерфера о культуре комнатных растений, выдержки и рисунки из которого приводятся в «Страстоцвете».

Из книги мы узнаём не только о том, что в Российской империи модно было держать в домашнем кабинете, но и кто из поэтов разбирался в цветах, знал, что куда сажать, в том числе на поэтической грядке. Тэффи, например, хорошо изучила труд Гесдерфера (это её Passiflora подарила название книге Кушлиной), а Блок, хоть и внук ботаника, цветы по названиям в своих стихах практически не упоминал. Сологуб однажды написал множество «цветочных четверостиший-портретов» поэтов-современников (не всем понравилось), а Фет, запечатлев неподдающийся стихосложению рододендрон, получил в ответ много пародий и насмешек.
«Экзотические растения попадали в стихи русских поэтов порой тем же путём, каким приходили новинки в оранжереи российских садовников – выписывались из-за границы.
Стихотворные букеты отечественного изготовления порой не отличались безукоризненным вкусом, напоминали простодушные пуки, составленные из полевых сорняков вперемежку с ворованными розами из господского сада».

Не обходилось и без курьёзов, когда рифмы ради в стихотворениях вдруг полыхали огнём никогда не цветущие растения, или из скромных цветочков по желанию авторов вдруг разрастался лес.
«Нецветущим растениям в русской поэзии не везло. Это эстет Гесдерфер мог считать, что «роскошное разнообразие нежной листвы… вознаграждает нас за отсутствие цветов», – простому смертному всегда хотелось большего. Шестиметровые ёлки-криптомерии покрывались «миллионом алых роз», не умеющим цвести папоротникам вообще никто не верил, и они регулярно полыхали синим пламенем в начале лета…»

Но самое интересное, до чего докопалась Ольга Кушлина – это не то, как цветы оказывались в поэзии, а как они оказывались в домах и на подоконниках Петербурга. Как фикус из барских домов перешёл в каморки прислуги, а позже опустился до государственных учреждений и офисов. О попытке устроить сады на крышах северного города! О приметах, суевериях и играх, связанных с цветами. И о том, какой важной частью и оградой личной жизни были и остаются цветы. Петербург – чуть ли не единственный город России, вынужденный отстаивать территорию у стихии. В нём очень мало зелёных уголков и скверов, всё пространство занято практичными для жизни постройками. Спасение в каменных джунглях мирской суеты можно найти в садике на своём окошке.