2022-12-30 19:56:48
Первые три месяца эмиграции — самые простые. Это прозвучит как издевательство, потому что поначалу кажется, что вся жизнь после переезда — одна сплошная проблема. Квартиру найти — проблема. Интернет подключить - проблема. Банковский счет открыть — проблема. Но в этом хаосе есть и терапевтический момент — осязаемые препятствия можно преодолеть и почувствовать, что ты молодец.
Когда бытовые трудности заканчиваются, начинаются вопросы экзистенциального порядка. Вот жил ты много лет и что-то про себя понимал: вырос в панельке, слушал Земфиру, окрошку делал на квасе. Среди друзей был самый умный, а не самый борзый. С консьержкой здоровался, с соседями в лифте — через раз. Подобные мелочи кажутся полной ерундой, пока ты не лишаешься всего этого огромного списка разом.
В новой жизни приходится срочно выяснять, кто ты вообще такой в отрыве от старой. Стряхни с человека все теги, которые наросли за десятилетия — и что останется? Откуда мне знать, я по британским меркам теперь самый умный или самый борзый? Тридцать лет — это тут молодость или зрелость? Я средний класс или нет? Рассказывать на работе, как мы в детстве с друзьями гудрон жевали или промолчать?
Примерно через полгода эмигрант начинает терять твердую почву под ногами — старая идентичность уже не актуальна, новая еще не отросла. Это чем-то похоже на подростковый период, только лежать лицом в диван дорого, хлопнуть дверью некому, а на бунт сил нет. У тех, кто переезжает в благополучные страны, кризис проходит жестче: вместо того чтобы признаться: “что-то мне плохо, грустно и непонятно”, они начинают себя пинать — вон на родине у людей проблемы, а ты чего сопли свесил в совиньон, радуйся давай.
Все это отжирает огромное количество энергии. Ты перестаешь нормально спать, становишься беспокойным, плаксивым и раздражительным. Дестабилизированный человек одновременно подозрителен и уязвим для всяких мутных схем. Становится сложно отличать опасные ситуации от безопасных — сносит то в одну, то в другую крайность. Там, где раньше были знакомые ориентиры: “Да ладно, нормально все” и “Так, стоп, это что еще за херня?” — мир плывет, мерцает и переливается тысячей тревожных вариантов.
Многие ломаются и начинают строить вокруг себя условный Брайтон-Бич — чтобы вернуть хотя бы ошметки старой идентичности. Кто-то едет обратно. Кто-то остается, но объявляет местное население мудаками — причем, часто не без оснований, людям в кризисе вообще везет на проходимцев и психопатов всех мастей. Единицы обращаются к терапевту.
Выход из этого бедственного положения один: чем быстрее расставить опознавательные флажки на местности, тем быстрее отпустит. Помогают самые простые вещи — начать ходить за кофе в одно и то же место, в одно и то же время — пока бариста не запомнит тебя в лицо. Знакомиться с соседями, продавцами и почтальонами. Разобраться, как программировать бойлер — чтобы в повседневной жизни было одной непонятной херней меньше. Когда тревожность зашкаливает — идти гулять по району и запоминать, что где в радиусе двух километров: почта, хозтовары, банкомат.
Чем больше знакомого и привычного — тем ниже фоновый уровень паники. Чем больше людей вокруг знают, что ты существуешь — тем крепче ощущение безопасности.
Еще стоит приложить усилия и взломать местный код вежливости. Не для того чтобы всем нравиться, а чтобы поменьше сталкиваться с пассивной агрессией. Свежие эмигранты невольно хамят кому попало. Если взять Британию за пункт прибытия, то итальянцы стоят к людям слишком близко и всех бесят, немцы слишком быстро переходят разговору по существу, не дав собеседнику договорить про чудесные выходные, а американцы стремятся выяснить, у кого сколько денег — и выглядят как продавцы пылесоса Кирби.
Раздражать людей по мелочам — надежный путь к социальной изоляции. Распространенные ловушки для русскоговорящих — смолл-ток, письма и звонки: то, что на пост-советском пространстве — нелепые реверансы, в старой Европе — прожиточный минимум благожелательности.
1.7K views16:56
Э
