Мы приехали на шахту уже ближе к вечеру. Немного постояли на п | Черных и его коростели

Мы приехали на шахту уже ближе к вечеру. Немного постояли на проходной – ждали разрешения пройти на режимную территорию. Я кивнул уже знакомым коллегам; пару часов назад пересекались на последствиях другого обстрела, в частном секторе. Наконец за нами пришёл сотрудник шахты – отвести к нужному цеху.

За проходной раскинулись пейзажи из серии игр S.T.A.L.K.E.R. Советская индустриальная архитектура, здания для тяжелой и непонятной посторонним работы. Мир выцветших красок и ржавого железа, где самое яркое пятно – смятая сигаретная пачка на выщербленном асфальте. А цех на первый взгляд оказался копией заброшенных заводов на окраинах Москвы, где мы любили лазить подростками. Только через пару минут я понял: у нас всю начинку давно продали на лом, а здесь люди упрямо продолжают любить свои странные металические штуки. Продолжают жить в мире угля, железа и густых заводских шумов. Поэтому в цеху я увидел много ярких красок – красные кабели, белые бочки, жёлтые и зелёные силовые установки.

Я сфотографировал разбитое стекло, присыпанное пылью оборудование, мелкий осколок от снаряда или ракеты, чёрт его разберёт...

И только потом я увидел мертвого человека.

Он лежал на боку, спиной ко мне. У меня перехватило дыхание; я вглядывался в фон, чтобы не увидеть деталей. Синий – цвет металлических шкафчиков; оранжевый – отлетевшей каски; серый – густой пыли, которая засыпала разодранную спецовку и мёртвое лицо. А уже поверх пыли было красное. Совсем немного.

Я спросил сопровождающего, как это произошло.

– Ребята работали вон там, – указал он на дальний конец цеха. – Поднимали катушку с кабелем. Вон, где тельфер. Видно, что первый прилёт был туда: перебило канат, катушка упала. Получили ранения два человека. Ребята их отнесли вон в то здание, потому что здесь выбило свет. Начали им там первую помощь оказывать... Потом частично вернулись сюда, хотели здесь прятаться. А второй прилёт был сюда же – через десять минут. Кто-то успел, кто-то нет... Даже в той комнате, где вроде безопасно, их всё равно застигло. Там осколочные ранения были у ребят.
– Вы знаете, как звали этого человека?
– Да. Агиенко Виталий Леонидович. Бригадир этого цеха был. 36 лет, кажется.
 
Моложе меня, подумал я. И сфотографировал мёртвое тело с той точки, где его увидел. Старался не всматриваться, просто сделал несколько кадров. Но потом подумал, что всё-таки нужно собраться, обойти мёртвого человека и сфотографировать с другого ракурса. Так будет профессионально. Так будет нагляднее. Так будет доходчивее.

Так я и поступил. Руки почти не дрожали, и я даже успел подумать, что, кажется, привык к тому, к чему привыкать нельзя.
 
А потом в цех зашла мать погибшего.
 
Я понял это по тому, как медленно она шла к телу, застывая перед каждым шагом. Дойдя, женщина наклонилась к мёртвому сыну, всхлипнула и произнесла: «Солнышко... как же...» Затем она упала на колени и завыла. Наш провожатый, неловко потоптавшись, подошел к ней. Наклонился, обнял. Но она этого не замечала. Она лежала на мёртвом теле, рыдала и повторяла одно слово: «Зайчик, зайчик мой, зайчик, зайчик, зайчик, зайчик, зайчик, зааайчик...»
 
Всю долгую дорогу до проходной я слышал её плач из разрушенного цеха.