Довольно прискорбные вещи рассказал мне Негрескул. На днях, не | Город и Сны

Довольно прискорбные вещи рассказал мне Негрескул.
На днях, недели две тому назад, один его знакомый юноша выходил в девять часов вечера из одного
дома в наших краях, т. е. Литейной.
У подъезда стояла карета, из кареты вышел какой-то военный и пригласил юношу войти в нее.
Удивленный юноша отказался, конечно, от этого
приглашения. Тогда офицер показал ему бумагу, предписание его арестовать. Юноша покорился, они приехали к какому-то большому дому, вошли в него, п
там офицер сказал юноше: «предписание арестовать
вас вы видели, теперь подпишите вот этот вексель
в шесть тысяч, иначе вы отсюда не выйдете живым,
и вот еще все эти личности сюда попадут»,-—и он
показал ему список имен ему знакомых молодых людей и женщин.
Оторопевший юноша расписался и был выпущен.
Первым делом его было, конечно, оповестить своих
приятелей об угрожавшем им. Они все сейчас же
решили дать знать о случившемся полиции, но, прежде
чем успели они это сделать, явилось анонимное письмо,
в котором им писалось, что если они это дело огласят, то тотчас же будут взяты.
Они поверили и промолчали.
Когда Негрескул рассказал мне эту историю, я
стала убеждать его не слушаться анонимных писем
и все объявить в полицию, но мои убеждения его
не убедили. Он твердо верит в солидарность этого
происшествия с Третьим отделением и рассуждает так:
«Положим, меня возьмут, увидят, что я невинен,
и выпустят через месяц.
«В этот месяц я потеряю свои занятия и свое здоровье, которого у меня немного (это, увы, слишком
верно), и, наконец, у меня беременная жена, от которой я и так скрываю половину этой истории».
Мне только удалось его уговорить посоветоваться
с адвокатом, я дала ему адрес Арсеньева.
Эта история прискорбна во. многих отношениях:
во-первых, она показывает, до чего возбулсдепа и
неуверена в своей безопасности наша мыслящая молодежь, если готова видеть руку правительства в подобном наглом мошенничестве, а, во-вторых, утаивание
этого наглого мошенничества может способствовать к
его повторению и, наконец, придает целому кругу молодежи в самом дело какай-то вид виновности, не
совсем безопасной
Елена Штакеншнейдер, Записки и дневники