1864 год 24 июля. Когда Чернышевскому читали приговор, кто-то | Город и Сны

1864 год
24 июля.
Когда Чернышевскому читали приговор, кто-то из
толпы бросил ему букет цветов. Нет, эту историю
с букетом я принималась описывать четыре раза, и,
кажется, не напишу никогда. Я не могу смотреть на
нее довольно, хладнокровно и объективно. Это кажется
так просто, короткими словами можно сказать. Привязанному к позорному столбу Чернышевскому Маша
Михаэлис бросила букет цветов. Совершилось это событие 19 мая 1864 г., в восемь часов утра, на Мытном
рынке, в Петербурге.
Чего проще? Не бросают ли ежедневно гроши проводимым по улицам арестованным. Кто обращает на
это внимание? Но бросить букет цветов политическому
преступнику—как это можно! А если вдруг оттого
сделается бунт, революция? А если оттого сделается
землетрясение? А если букет начинен порохом? Может
быть это орсиневская бо.мба в виде букета... Впрочем,
это пустяки, этого никто не боялся, это я только
язык точу.
Машу Михаэлис взяли, посадили в карету и отвезли в Третье отделение не потому, что боялись
чего-нибудь от самого букета; что ж букет,—букет
ничего не может сделать,—но это была демонстрация.
Что ж, Маша Михаэлис—представительница чего-нибудь? Что ж, эта толпа, которая не шелохнулась,
не колыхнулась, покуда ее брали, прикасались к ней
полицейские неумытыми руками,—не ее соумышленники? Или она демонстрацию сделала одна, сама собой? В таком случае, действительно., можно испугаться, ведь сверхъестественного и боятся. Или, может
быть, в том и заключалась демонстрация, что дали
ее взять, оскорбить, посадить в карету; чтобы она
сама обругала дураком полицейского, который полез
было за ней в карету, и послала его. садиться на
козлы?
О люди, люди! И вам писались прокламации? Да
вам басни Крылова нельзя читать без объяснении1
Вам только и годится «История России» Ишимовол,
куда вам прокламации! И вы сердитесь па Писемского
за «Взбаламученное Море»? Да вы бы уж заодно, и
зеркала все перебили.
Как, у вас на глазах берут девушку, за букет,
брошенный ею преступнику, которому и сами вы ведь
сочувствуете из-за угла.,—и ничто в вас не колыхнулось. Кроме радости, что нигилистка попалась? А помните, вам нравилось так, что студенты служили
панихиду по полякам? И пели польский гимн, и столкнули с паперти католической церкви полковника? Какой девятый вал нес вас тогда? Чему вы радовались?
Ведь русские студенты молились по полякам, убившим
русских; ведь толкаться скверно, полковник мог шею
сломать. А что приключилось от букета?
Что полиция захватила Машу Михаэлис, это. ничего (она должна была это сделать), но что вы па
нее напали, вы, наше либеральное общество.,—это и
ново и дика.
Машу спрашивали на допросе: родственник ли ей
Чернышевский? «Нет».—«Так что же он вам? Зачем
же вы бросили цветы?»—«Я в него влюблена»,—отвечала Маша.
И общество подхватило эти слова и понесло по
всем гостиным: «Она сказала, что влюблена в него.!!»
Елена Штакеншнейдер, Дневники и записки