2022-04-03 03:42:11
Алёша Прокопьев - об известной и упрощаемой цитате из Адорно:
"Дорогие мои!
Ну раз вы говорите, что это вполне уместно, вот мои тезисы об Адорно и его фразе (см. предыдущий пост). Признаюсь, меня неизменно коробит, когда её опять вытаскивают на божий свет. Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана.
................
С цитатой из Адорно происходит путаница . Её употребляют к месту и не к месту. Все знают и уже затаскали до дыр его знаменитое изречение из короткой заметки "Kulturkritik und Gesellschaft" о том, что (якобы) невозможно писать стихи после Освенцима. Однако приведём его полностью:
Kulturkritik findet sich der letzten Stufe der Dialektik von Kultur und Barbarei gegenüber: nach Auschwitz ein Gedicht zu schreiben, ist barbarisch, und das frisst auch die Erkenntnis an, die ausspricht, warum es unmöglich ward, heute Gedichte zu schreiben.
“Критика культуры оказывается (обнаруживает себя) перед последней ступенью диалектики культуры и варварства: писать после Освенцима стихи — это варварство, оно подтачивает и понимание того, почему сегодня стало невозможно писать стихи...”
Обыкновенно произносят эту цитату от слова "писать" до слова "варварство" включительно, и останавливаются.
И понимают его буквально.
Но насколько же тонко это высказывание, если принять во внимание всю фразу.
(перевожу ещё раз, немного разжёвывая, для того, чтобы выделить мысль: вот есть критика культуры, и вот она обнаруживает, что в диалектике культура-варварство она, критика кульутры, представителем которой считает себя и автор, сам Адорно, стоит перед последней ступенью – и эта последняя ступень есть вопрошание: как возможно... То есть, это не Адорно говорит, а ему говорят...И далее (самое главное): и это (то есть, такое вопрошание) подтачивает наше понимание, почему стало невозможно.
Другими словами: не верна сама постановка вопроса, такая постановка вопроса не помогает, а мешает нам понять, ПОЧЕМУ...
Далее. За этим отчаянным, отчаявшимся изречением стоит, скорее, Überlebensschuld, "чувство вины, что ты выжил, когда другие погибли".
На такое прочтение указывает, между прочим,то, что Адорно так же говорил и про историю: "после Аушвица (Освенцима) истории больше нет". И опять мы можем понять эту фразу лишь в контексте его Überlebensschuld.
Более того, позже, в "Negative Dialektik" он переформулирует свою мысль, по-видимому, осознав, что его неправильно поняли:
„Das perennierende Leiden hat soviel Recht auf Ausdruck wie der Gemarterte zu brüllen; darum mag falsch gewesen sein, nach Auschwitz ließe kein Gedicht mehr sich schreiben. Nicht falsch aber ist die minder kulturelle Frage, ob nach Auschwitz noch sich leben lasse“.
"Многолетнее страдание имеет такое же право на выражение, как и замученный болезнью человек имеет право выть и орать (от боли); поэтому неверно, неправильно, что после Освенцима поэзия уже невозможна. Правильно, наверное, будет задаться менее "культурным" вопросом о том, а можно ли после Освенцима жить дальше;... "
И далее:
"...можно ли действительно позволить это тем, кто случайно избежал смерти, но в принципе должен был стать одним из тех, убитых. В жизни такого человека востребован холод и равнодушие – главный принцип буржуазной субъективности; в противном случае Освенцим был бы невозможен; в этом и состоит очевидная вина тех, кого пощадили. В награду за содеянное этого человека посещают мечты о том, что он не живет, а умер в газовой камере в 1944 году; и все его существование сводится, в конечном счете, к химере, эманации безумного желания человека, убитого двадцать лет тому назад."
Я слышу горечь и сарказм в этих словах.
Собственно, все адекватные люди должны чувствовать и носить в себе эту вину, разве нет?
Вот что он пишет дальше: "Интеллектуалы и художники нередко испытывают чувство, что они не участвуют в бытии, не являются равными партнерами бытия; они всего лишь зрители; на этом предположении Кьеркегор выстроил свою критику сферы эстетического, как он сам называл её.
1.1K views00:42