2022-02-23 16:42:01
Чума пацаны.
"Микроб" — было написано на борту маленького кораблика, мотавшегося туда-сюда между большой землёй и противочумным институтом форта Александр I по Маркизовой луже Финского залива. В 1920 году "Микроб" было написано уже на вывеске наследника "чумного форта" — здоровенного государственного НИИ микробиологии и эпидемиологии, расположенного в Саратове. В его лабораториях десятки высококвалифицированных специалистов вели работу над чумой и холерой. Разумеется, с принятием всех необходимых мер предосторожности. Казалось бы.
Москва, декабрь 1939 года.
Научный руководитель «Микроба» Абрам Львович Берлин, приехавший на поезде в столицу по вызову коллегии Наркомздрава СССР, остановился в гостинице «Националь» в центре города. Он пошатался по гостинице, побрился у местного парикмахера, и, уже чувствуя себя нехорошо, отправился в наркомат.
После доклада, на котором присутствовал сам нарком здравоохранения и еще 9 высокопоставленных товарищей (рассчитайте расстояние до И. В. Сталина согласно теории сколько-то там рукопожатий), Берлин вернулся в гостиницу, где ему стало совсем плохо. К нему был вызван врач-терапевт М. Россельс.
К этому моменту Берлин не мог не чувствовать кашлевых толчков и затрудненного дыхания, свидетельствующих о поражении легких… Ему был поставлен ошибочный диагноз – крупозная пневмония, и он не смог или не захотел предположить самое страшное – это была легочная чума.
На этом месте принято доктора Берлина винить – за халатность, за трусость. Дело в том, что перед приездом в Москву он в лаборатории «Микроба» проводил опыты над животными, зараженными чумой, и не выдержал положенного после этого карантина, поставив, таким образом, под удар пассажиров поезда, постояльцев и персонал гостиницы, весь наркомат здравоохранения и прочая прочая.
Во-первых, он был вызван целым наркомом – это звучит так, словно надо ехать.
Во-вторых и главных – Берлин в числе первых был вакцинирован новейшей живой вакциной штамма EV, которая на морских свинках показала просто великолепную эффективность, и считал себя полностью защищенным от чумы. К слову, он вызвался добровольцем – а прививать себе живую чумную культуру может быть… небезопасно – так что трусом он тоже не был.
Доктор Россельс отправил Берлина в Староекатеринискую больницу, в которой, к счастью для всех и к несчастью для себя, в тот день дежурил умный и опытный Симон Зеликович Горелик, выпускник Сорбонны и Женевского университета. Поскольку Берлин был ещё в сознании и мог отвечать на вопросы, диагноз ему (и себе) Горелик поставил быстро – и запер дверь в палату, из-за закрытой двери дав персоналу знать о происходящем. Оба они оставались в этой палате до конца – который, увы, наступил быстро.
Старшим по больнице в этот день был доктор-стоматолог — человек довольно далекий от карантинных заболеваний, но действовал он быстро и правильно: запретил вход-выход из здания, позвонил начальству и… НКВД.
Эти ребята работали четко: в течение ближайших нескольких часов были задержаны и изолированы работники гостиницы, постояльцы соседних номеров, попутчики и проводники поезда Москва-Саратов, вся коллегия Наркомздрава, и еще многие и многие другие. Чтобы не спровоцировать панику, слово чума не произносилось вовсе – просто НКВД опять хватало всех подряд – тридцать девятый год же, всё привычно.
В январский день 1940 г. тела Горелика и Берлина в гробах, пропитанных креозотом, были перевезены из больницы в Донской крематорий. Прах Берлина до сих пор там, замурован в левой от входа стене. Заразился чумой и умер безымянный парикмахер, стригший Берлина ещё до доклада в наркомате. Доктор Россельс, поставивший неверный диагноз – уцелел, да и вообще: многие по краю прошлись, всё могло быть примерно в миллион раз хуже, я считаю.
Такие дела.
#Ветров
#Заметка
803 views13:42
К
