И при всех этих ироничных и сатирических эпизодах (фраза 'Loop | Bookworm Adventure
И при всех этих ироничных и сатирических эпизодах (фраза "Loopholery at its finest!" кажется мне крайне подходящей к российской действительности, только никак не придумаю, как ее четко перевести) в "Полный вперед назад" хватает и лирики. Есть там какое-то чувство тихой грусти, которое накапливается чем дальше, тем ощутимее, как пресловутый "звук лопнувшей струны над городом".
Вот например сцена, в которой персонажи обсуждают фотографию, сделанную аппаратом, случайно оставленным на ночь. На фото проявились какие-то полукруги, и они пытаются понять, что это. Они никогда не выходят из дома ночью, потому что это опасно. Они никогда не видели звезды и не в курсе, что это.
И в этот момент всех этих знатоков правил, ценителей цветовой дифференциации и поборников стабильности становится по-человечески жалко.
Отец протянул фото вдове де Мальва, та — Салли Гуммигут, которая сделала еще одну невидимую пометку в блокноте, прежде чем передать его дальше. Госпожа Ляпис-Лазурь рассматривала его какое-то время и даже провела пальцем по одному из кругов.
— Это не замкнутые круги, — заметила она. — Это несколько взаимосвязанных полукружий. Все они вращаются вокруг одной точки.
Она передала снимок госпоже Лимонебо.
— Подозреваю, что это розыгрыш, — сказала та, вручая фотографию своему мужу, — или дефект проявки.
— А я так не думаю, — не согласился тот. — Ясно видно, что линии описывают дугу за силуэтом молниеотвода. — Он пригляделся. — И есть другие линии, тоненькие, пересекающие круги крест-накрест.
— Не круги, а полукружия, — поправила госпожа Ляпис-Лазурь.
— Невидимые нам круги в небе? — вопросила Салли Гуммигут. Готовность верить всякой чепухе насчет бандитов мешала ей беспристрастно смотреть на вещи. — Никогда не слышала ничего более нелепого.
— Кошки и ночные кусающие животные могут видеть безлунной ночью, — вставила Люси, — так что какой-то свет откуда-то должен поступать.
— Вы все ошибаетесь, — возразил апокрифик. — Это далекие солнца.
Последовало неловкое молчание. Всем было интересно, что он имел в виду, но никто не осмеливался хотя бы заметить его присутствие.
— Это от… далеких солнц, — сказала старая Кармазинша, внимательно изучая снимок.
Собравшиеся переглянулись, но никто не стал указывать на неблаговидность ее поступка — такое любопытство охватило всех.
— А что еще вы можете сказать? — спросил мой отец.
— Ну… я не уверена, — с сомнением произнесла она, глядя на апокрифика.
— Далекие солнца, — повторил тот, — очень похожие на наше, только на неизмеримо большем расстоянии от Земли. Поэтому они выглядят как точки света, слишком слабого, чтобы homo coloribus его видел.
— Солнца, — повторила старая Кармазинша, и теперь каждый мог законно размышлять над словами апокрифика, — слишком далекие, чтобы мы видели… точки света.
— Звезды? — пробормотала Люси.
Устаревшее слово звучало непривычно для слуха, но все понимающе зашептались. Мы слышали о них, но не предполагали, что можем хоть как-то их наблюдать. Как и пирамиды, толстовки, Чак Норрис, Тарик Ас-Симпсон, Мадонна и Человек Дождя, они когда-то существовали — мы знали об этом. Но не осталось никаких записей, никаких доказательств — эти слова передавались устно от одного к другому, из года в год: эхо утраченного знания.
....
Тогда я набрался духу и поведал, что я вызвался совершить поход в Верхний Шафран, чтобы вернуть потерянные баллы.
— Что ты вызвался совершить?
— Поход в Верхний Шафран. За шестьсот баллов.
— А если ты не вернешься? Если настанет ночь?
— Ночь всегда настает, папа.
(если что, мне осталось слушать еще часа три, так что скоро цитаты кончатся и будет длинная рецензия.)
