Наивный и поверхностный взгляд на атеизм приписывает последнем | Синий Холст

Наивный и поверхностный взгляд на атеизм приписывает последнему отрицание существование Бога, на основе чего якобы атеизм разворачивают свою легитимность. Конечно, атеизм как явление гораздо сложнее, чем только лишь отрицание богов, но, как историческое явление – это явление исключительно новоевропейского духа, целью которого является не столько отрицание Бога, – что само по себе можно найти и в ряде других культурах, – сколько постановка под вопрос ряд христианских догматов, и в большей мере атеизм ставит под вопрос не столько Бога, сколько церковь и ее влияние. Отрицание богов можно найти и в античной культуре, но не найдем там того атеизма, с которым сталкиваемся в новоевропейской философии и тем более в современных его проявлениях. Это вынуждает предположить ключевую интуицию в понимании атеизма, а именно, что в его основе отражается не столько мировозренческая позиция, сколько социальная и идеологическая. Учитывая это становится ясным, почему ни одно из доказательств существования Бога никогда не способно убедить никого ни в чем. Это нисколько не снимает веса с тезиса, что доказательства существования Бога стали одной из причин его последующей смерти. Цель их, конечно, в другом, однако мы невольно требуем от доказательств чего-то большего, чем только быть строгими и последовательными. В противном случае доказательства существования Бога вполне бы вписывались в механизм формирования мировоззренческих позиций, отражаясь в нем рядом ценностных установок, вытекающих из этого доказательства. В действительности же доказательства эти никогда никого ни в чем не убеждали, и в большей степени они раскрывают ни столько онтологическую реальность присутствия Бога, сколько его содержание, раскрытие чего возможно при условии уже имеющегося признания существования Бога.
Однако есть целый ряд явлений, с которыми мы сталкиваемся, и который мы не можем никак доказать. Например, могу ли я в строгом смысле доказать, что, поднося ладонь к огню, спустя пару мгновений я буду испытывать страдание? Я могу доказать деформацию органической материи под воздействием открытого пламени, но из этого нисколько не вытекает никакого представления о страдании, тем более моего индивидуального страдания. В противном случае я должен был бы допустить, что любой другой должен испытывать тоже самое. В случае с огнем это допущение было бы вполне оправдано, хотя и не безусловно, но что если речь идет о более индивидуальных, если не сказать интимным чувствах? Могу ли я доказать, что Артему не нравится вкус сельдерея? Нет, и более того, сам Артем не сможет убедительно это доказать, даже подкрепив это доказательство томами многолетних исследований по этому поводу.
Может ли вообще доказательство чего-либо быть гарантом убедительности? На уровне фактов – да, но на этом уровне мое личное участие и моя личная заинтересованность равна нулю. Все то, что может быть предметом доказательства мне интересно лишь настолько, насколько в этом я могу найти себя. Иными словами, я хочу подвести к тезису, что не только есть сферы, в пространстве которых доказательства не обладают статусом основания для легитимизации явления, но сферы эти отражают предельно индивидуальное присутствие в мире. Собственно, столкнувшись с этой проблемой, европейская философия в лице Хайдеггера от категориальной логики повернула в сторону формирования корпуса экзистенциалов. На этом уровне доказательство существования Бога, даваемым Флоренским, уже не кажется поверхностно наивным, но, в контексте других возможных доказательств отсылает к признанию присутствия божественного начала в акте эстетического созерцания, разрывающего видимость присутствия изображаемого, – в случае с иконой это, как известно, достигается эффектом обратной перспективы, – хотя я и не склонен считать в этом контексте икону исключительным явлением, – но это «объяснение» нисколько не проясняет индивидуальную природу эстетического события. Это в свою очередь подводит нас к проблеме феноменологии эстетического опыта, а также религиозной природы искусства.