За последние десять лет Ханю стал настолько привычным элементо | Лутц с полубильмана
За последние десять лет Ханю стал настолько привычным элементом фигурного катания, что его решение завершить карьеру – пусть и витавшее в воздухе – все еще кажется немного невероятным. Хотя термин «привычный» в отношении Юдзуру звучит слегка оскорбительно – пусть лучше будет «неотъемлемый».
Сложно сформулировать вклад Ханю в спорт одним словом. Первый в мире четверной риттбергер – слишком банально. Четверной аксель – лукаво, ведь идеальной соревновательной попытки не было, а на тренировках тот же прыжок у Малинина выглядит даже лучше. Хотя бросил ли бы Илья себе такой вызов, не сделай этого первым сам Юдзуру?
Привлечение спонсоров и огромной фанбазы – верно, но кощунственно сводить достижения Ханю исключительно к тому, что он десять лет позволял ISU не думать о том, как заполнять залы на местечковых турнирах вроде «Осенней классики» и создавать идеальную телевизионную картинку восторженной аудитории.
Два олимпийских золота – солидно, но не уникально. Медали – это все же в первую очередь личные достижения, и есть ощущение, что величие Ханю не стало бы меньше, даже если бы он проиграл Чану Сочи или Чену Пхенчхан.
Самое подкупающее, что всегда было в Ханю – его любовь к фигурному катанию. Десятки фигуристов возненавидели бы этот спорт после травмы, полученной за пару месяцев до Олимпиады; пугающего столкновения на разминке с соперником; абсурдной бабочки в короткой программе на финальных Играх; проигрышей на ЧМ ученику твоего же тренера. Юдзуру выходил на награждение на костылях; катался с перевязанной головой; кланялся превзошедшему его Фернандесу, а после четвертого места в Пекине искренне радовался тому, что в протоколе его произвольной стоит гордое 4A.
Ханю мог завершить карьеру гораздо раньше. Никто не упрекнул бы его, уйди он после одной из победных Олимпиад; болезненного поражения от Чена в туринском финале Гран-при и на домашнем ЧМ; или в разгар пандемии, когда тренироваться приходилось по ночам, чтобы проводить на льду больше часов, не рискуя при этом заразиться от других спортсменов.
Но Юдзуру всегда умел находить дополнительные смыслы в своей жизни на льду – что-то помимо побед. Скатать программу-трибьют своему любимому фигуристу или сделать идеально выверенного кинематографичного «Сеймея». Попробовать заманчивый, хотя и вредный для побед четверной аксель или собрать математически бессмысленную, но красивую секвенцию из квад-тулупа и трикселя.
На этой любви Ханю к спорту выросло огромное количество его фанатов, которые тоже стали важной частью фигурного катания. Иногда противоречивой, как любое масштабное сообщество (не говорите, что вам ни разу не попадались твиттер-аккаунты, в которых оценки Юдзуру и его конкурентов пересчитывались таким образом, что он побеждал на любом соревновании с любым качеством проката), но подкупающе эмоциональной. Они плакали одинаково сильно, когда Ханю проигрывал или катался на рекорд; наряжались в Пухов; а коллективное «ах» перед дорожкой в «Отонале» стало частью перформанса.
Я не сомневаюсь в том, что Юдзуру найдет себя и в новой постсоревновательной жизни. Сделает ледовое шоу с самым крутым кастом, наконец исполнит на нем четверной аксель, поставит программу-эксперимент. ISU найти себе новый путь будет гораздо сложнее.
