К анатомии сексуального — Я легко могу представить человека, | базелевс.
К анатомии сексуального
— Я легко могу представить человека, жившего вполне заурядной жизнью, пока он случайно не попробовал какое-нибудь необычное блюдо и вдруг понял, что его существо, само того не ведая, испытало ужасные потрясения, переживая радости, и страхи, и безудержные романтические увлечения, и муку добровольного от них отказа, — молвил Шукальский в поисках удобной позы в кресле.
Чуть Шукальский положил одну ногу на другую, он тут же дёрнул её обратно и подался к кофейному столику за кисетом.
— После некоторых обедов, действительно, бывает такое чувство, будто только что получил приказ об увольнении, — замерев поджигая самокрутку отвечал Зрячин.
Зрячин уставился на некоторые мгновения куда-то вдаль, прежде чем отмер и закурил. В его улыбке, заметной едва, таились воспоминания о недавнем ужине. Шукальский заметил это и по-доброму хмыкнул.
— Если рассматривать кулинарию как метафорический образ полового акта, — довольно ёрзнул Шукальский, сделал паузу и продолжал,— то оргазмом несомненно окажется овсянка с помидорами. Такой бранч — один из ярчайших эпизодов среди разнообразия оргазмов, — он выискивал бумажки — сначала глазами, а вскоре стал рыскать и руками в карманах и в щели между подушкой и рамой сиденья.
Шукальскому под ногти забилась пыль и мелкий мусор. Он сложил перед лицом ладонь и брезгливо ковырнул какой-то камушек. Зрячин нетерпеливо смотрел на Шукальского.
— И чем же, — Зрячин с усилием выпустил дым, — чем так хорош этот бранч?
— Блюдо это — настоящий алмаз, — запрокинув голову обьявил Шукальский. Он встал, чтобы осмотреть сиденье. — Оно по-восточному страстно, пикантно и эротично. Вдохновляет на эксперимент!
Зрячину кольнуло дымом в глазу. Он зажмурился и сложился пополам, растирая глаз.
— Увлекает так, что хочется не останавливаться, хочется тянуть как можно дольше, как это бывает с со страстью ненасытных любовников, — почти напевал Шукальский, перебирая содержимое стола.
Зрячин шумно откинулся на кресло, выдохнул и затянулся, чтобы обнаружить, что самокрутка потухла.
— Потому что насыщения в таких блюдах не может стать, — продолжал Шукальский.
— Вам свойственно преувеличивать, — Зрячин хлопнул по карманам брюк, нащупывая коробок.
— Возвожу в поэтическую степень разве что, — возразил Шукальский.
Шукальский обошёл столик и встал спиной к Зрячину.
— Оргазмы бывают разные, — Шукальский почесал себе коленку.
— Тогда, быть может, классифицируете их к моему удовольствию? — Зрячин приподнялся, уперевшись головой в кресло, чтобы достать дно кармана.
— Вот, к примеру, оргазмы бывают быстрые, как мастурбация, кулинарный эквивалент которым, скажем, чикенбургер. Уверен, вы об этом знаете лучше всех, — Шукальский повернулся к Зрячину и ехидно гаркнул. — А бывают долгие, — он показал на себя, — как луковый суп.
— А бывают пошлые и стыдные, как макароны с творогом, традиционно приглашаемые в ваши мысленные эксперименты и ко столу. — Зрячин щёлкнул спичкой, — У вас явные наклонности, — и закурил.
— Фактически, это макароны с сыром, — Шукальский устал искать и раздосадовано плюхнулся в кресло. — Слова «творог» и «сыр», — набрав воздуха начал он, — разделяются в современном языке, хотя в древнерусском, как и других славянских языках, слово «сир» означает оба продукта. Сырники, мой дорогой, — это украинизм взамен русскому «творожники». Разница между «макаронами с сыром» и «макаронами с творогом», — Шукальский терял воздух, — в семантике, то есть, разница эта обусловлена вашим восприятиям, но не вкусовыми качествами определяющая-ся, — приглушённо закончил Шукальский.
Зрячин, к разочарованию Шукальского, никак не отреагировал.
— А в английском творог называют «сottage cheese», — сделал ещё одну попытку Шукальский.
Оба молчали. Зрячин зажал зубами самокрутку, вынул из кармана рубашки бумажник и раскрыл его. Он прикинул, что может себе позволить разве что луковый суп и швырнул бумажник на стол. Шукальский догадывался — он тонко чувствовал людей.
