- Завтра мы будем в Киеве, собирайся. - Как... в Киеве? А на ч | Афанасьев Z

- Завтра мы будем в Киеве, собирайся.
- Как... в Киеве? А на чём? И как вообще?
- Поехали, нас ждут.

Граница оказалась незаметной, как и линия боевого соприкосновения. Помню только харьковские леса и низкий полёт над ними - их рвали редкие чуть бледные почему-то маковки и ещё какая-то пустота.

- А что это за улица? - ты спросишь в центре Киева.
- Теперь не знаю. Раньше она была... - я не договорю.

Мы стоим у Киевской Лавры.
На городе лежит ночь. Тихая и, как будто, мирная. Как будто нет невдалеке войны. Как будто, по-мирному так же глядят фрески у ворот. Только колокольня не горит больше. А так, всё, как тогда.

Ты спрашиваешь:

- А где люди? Отчего здесь так пусто?

Мне нечего тебе сказать.

- А что это в небе?

Мы поднимаем голову и замираем от светящейся россыпи, которая медленно тянется от Лавры, из самой её земли - в чёрное - совсем чёрное - небо. Словно медленный нетяжёлый и ослепительный своим свечением град идёт наоборот - не с неба вниз, а от земли - почему-то вверх.

- Что это?
- Это они.

И ты всё поймёшь. Мы всё поймём: это они.

Святые Киево-Печерские оставляют свой дом и этот город.

Они уходят долго. Их много. Они тянутся в чёрное небо, словно нехотя - неспешно и тяжело. Словно не хотят уходить.

Они уходят.

Золотая россыпь высвечивает всё небо, крыши домов, купола погасших церквей, брусчатки мостовых, бликуют даже установки пво и какие-то дула в руках у странных редких людей в гражданском.

Мы смотрим в небо.
Пока последний ряд этой золотой россыпи не утонет в чёрном небе.

А потом - всё. Их больше здесь нет.

Ещё немного мы стоим словно ослеплённые, пока глаза не привыкнут снова черноте этой ночи.

К её черноте, пустоте. И какой-то совсем невыносимой теперь беспроглядности.