Здесь нет никакой позолоты, никакой русской экзотики, ни едино | Кекс с Галиной Альтман
Здесь нет никакой позолоты, никакой русской экзотики, ни единой иконы, которыми изобилуют даже аскетические западные постановки «Бориса Годунова».
В сцене коронации появляется не шапка Мономаха, а нечто, более напоминающее британскую корону. Царь и бояре одеты в неизбывные для современной оперной сцены пиджаки и галстуки – или без галстука и в расстегнутой рубашке, когда в кругу семьи или припадке сумасшествия. Хор калик перехожих появляется в белых облачениях доминиканских монахов (месседж: Божьи люди). Стоит ли говорить, что при пении детского хора «Николка, Николка, железный колпак» никакого железного колпака на Юродивом не обнаруживается, а сам он предстоит почти обнаженным, отсылая к распятому Христу (что вполне в русле традиции). О России, по словам режиссера, призваны напоминать проекции русских пейзажей – таких, например, как заброшенная фабрика. В общем, тут не про Россию рубежа XVI-XVII веков, и не про проблему «русской власти», а про Власть, Народ и Совесть как таковые – в универсальном смысле.
Что же мы видим из сценографических инструментов? Есть большая красная лестница посредине всего пространства, ведущая сверху из-за сцены вниз вперед под сцену. Это позволяет большому количеству участников спектакля легко на сцене появляться и исчезать с неё без помощи занавеса. Так возникает столь нужное сквозное, непрерывное действие. Режиссер говорит в предисловии к фильму, что эта лестница – «подвешенный дворец, лестница между властью, с одной стороны, и нуждами, желаниями и тревогами народа с другой». И есть видеопроекции, которые не только показывают нам меланхолические пейзажи, но и «удваивают» и без того приближающееся к сотне количество людей на сцене, создавая иллюзию народной массы. А в сцене смерти Бориса на видео – весьма натуралистическая кровь царевича Димитрия, кошмар царя.
Самая сильная сторона этого спектакля – его каст. Здесь собран отменный ансамбль русскоязычных певцов, который венчает Ильдар Абдразаков в партии Бориса.
Знаменитейший российский бас, быть может, самый «звездный» бас своего поколения на мировой оперной сцене, сделал себе репутацию прежде всего на итальянской музыке и представляет собой настоящего мастера бельканто. И вот на пике своей карьеры Абдразаков впервые приступает к этой главной партии русского баса – если не баса вообще. На премьерном показе видеоверсии спектакля в Петербурге Абдразаков рассказал, что беседовал об этом с выдающимися старшими коллегами, итальянцем Ферруччо Фурланетто и немцем Рене Папе, и оба согласились, что Борис – это вершинная партия для баса. «Это то, к чему они идут всю жизнь», – сказал Абдразаков. Мало того, по его словам, всякий начинающий певец с низким голосом, что бы он не делал, должен готовить себя к партии Бориса, идти к этой вершине.
И тем не менее, Абдразаков даже сегодня – это не совсем тот Борис, к которому мы привыкли. Так уж велика печать, наложенная Федором Ивановичем Шаляпиным на оперный образ Бориса, что мы привыкли слышать здесь голос «шершавый», цепляющий, исполненный драмы, с хрипами и стонами. Не всем и не всегда удавалось применять эти средства с такой мерой и артистизмом, как великому Шаляпину, но клише это живо. Даже выдающийся исполнитель партии Бориса Годунова, недавно скончавшийся Евгений Евгеньевич Нестеренко воспринимался в свое время некоторыми весьма авторитетными ценителями как чересчур рафинированный голос для Бориса. Что уж говорить об Абдразакове! Однако он чрезвычайно убедителен в этой партии, не изменяя своему благородству.
Перед нами психологически наполненный и вокально отточенный образ раздираемого душевными муками царя – благонамеренного человека, которого разрушает преступление, лежащее в основе его власти.
